Склон вовсе не был крутым, но на нем здесь и там из снега торчали кусты. Собаки, похоже, перевозбудились от рева мамонта и близости огромного количества мяса. Они с лаем рванули с места так, что Семен еле усидел на своем месте.
До низа они не доехали – случилось то, что и должно было случиться. У автомобилистов это называется «не справиться с управлением». Да и никто бы на месте Семена не справился! Последнее, что увидел каюр перед полетом, это круто вздымающаяся к холке спина бегущего Рыжего. А еще – вдали – разбегающихся в разные стороны быков.
Вряд ли он потерял сознание, но удар на мгновение ослепил и оглушил. А потом Семен обнаружил себя в снегу, в каком-то наклонно-изогнутом положении. Причем было непонятно, чем и на что он опирается, на чем, собственно говоря, лежит. Впрочем, все прояснилось довольно быстро. Кусты, скажем, ольхи зимой просто торчат из снега, а кедровый стланик пригибает ветви к земле вниз по склону, и их накрывает снег. Если куст достаточно густой, то между ветками и грунтом образуются пустоты или зоны мягкого, не слежавшегося снега. Пустоты, конечно, условные, поскольку обычно представляют собой хитросплетение корней и ветвей. По-видимому, верхний слой плотного снега здесь оказался тонким, Семен проломил его своим телом и оказался в этой мягкой ловушке. Единственная радость – руки-ноги целы. Прошло, наверное, минут пять, прежде чем он смог выбраться на что-то твердое, набив, разумеется, снегу во все щели одежды.
Мамонты стояли тесной кучкой у основания склона. Чуть в стороне перемещался Рыжий. Он шумно дышал и злобно ворочал кусты бивнями. Еще дальше на открытом пространстве собаки с яростным лаем пытались догнать теленка. У него, похоже, была сломана нога, но двигался он все-таки быстрее, чем преследователи, поскольку им приходилось тащить за собой перевернутую нарту, за которой, в свою очередь, волочились привязанные мешки с грузом. Собственная Семенова нарта лежала на боку в десятке метров. Она прочно зацепилась за куст, и собаки усердно грызли упряжь, пытаясь освободиться.
Туры рассеялись – их фигуры мелькали среди деревьев редкого леса на дальнем склоне. Первая мысль у Семена была мелкой: «А почему Рыжий никуда не провалился? Чуть правее взял, что ли?» Зато вторая мысль оказалась глобальной: «Что же я наделал?!»
Он почти не сомневался, что вся его команда устремилась за ним следом. Во что это вылилось, предстояло выяснить в скором будущем. В первую очередь нужно было спасти упряжь – ездовых собак с детства приучают не трогать ремни, но сейчас их слишком давно не кормили. У нарты оказался сломан полоз, а мешок с кормом придавлен прочим грузом и стянут ремнями вязки так, что попасть внутрь почти невозможно.
Примерно через полчаса наиболее актуальные проблемы были улажены, и народ собрался у основания склона. Картина обрисовалась печальная: серьезных травм ни у кого нет, но две нарты сломаны, а упряжка, на которой ехал Хью, отсутствует. На ней было трое, но один из пассажиров спрыгнул, чтобы облегчить погоню за быками.
– Господи! – простонал Семен. – Ну, на фига надо было за ними гнаться?! Чтобы за хвост подергать? Где теперь их искать? Ведь стемнеет скоро!
– Зачем искать тираха? – удивился бывший пассажир. – Он близко – собак слышно.
– А что он там делает, не слышно?
– Наверное, мясо режет, – улыбнулся неандерталец. Раздражение Семена было ему непонятно.
– Быстро разгружайте одну нарту! – скомандовал начальник. – Поедем к нему!
Ехать действительно пришлось недалеко – меньше километра. На снегу лежал бык, а возле него копошились двое неандертальцев. Естественным было выяснить, как они умудрились завалить такое огромное животное – не из арбалета же?! Только Семену сразу стало не до этого: на быке была некая упряжь, а Хью с напарником занимались тем, что пытались освободить из-под его бока ногу человека. Руки незнакомца были связаны, рядом валялся лук с натянутой тетивой, колчан, из которого рассыпались стрелы, и двухметровое копье со сломанным древком.
«Что же вы наделали?!» – хотел возопить Семен, но промолчал – сделанного назад не воротишь, надо исходить из того, что есть.
– Нирут-кун живой брать, – не без гордости сообщил Хью.
– А я тебя просил об этом?!
– Ты просить – да. Тогда взять – нет, теперь – да.
– Так это ж когда было?! Больше, чем две руки лет прошло!
– Хью не забыть, Хью помнить!
«Никогда я полностью не привыкну к неандертальскому мышлению, – затосковал Семен. – Мужик добросовестно выполнил приказ, отданный ему чуть ли не четырнадцать лет назад! Тогда – в зимнем рейде – я попросил его взять живым раненого вражеского воина. Но ничего не вышло – тот успел вскрыть себе вены острым, как бритва, кремневым сколком. И вот теперь…»
И вот теперь, когда неандертальцев стало трое, дело пошло веселее – двое упирались, один тянул. Сохранность придавленной конечности их, похоже, волновала мало. Тигдеб был в сознании, но не стонал, хотя лицо его блестело от пота. Наконец ногу выдернули – вместе с куском бычьей шкуры и мяса, вырезанными длинным клинком пальмы Хью.
– Свежуйте тушу, – приказал Семен. – Раз уж убили, так хоть мясом запасемся. И побыстрее – скоро стемнеет, а к утру все замерзнет. За нирут-куном я присмотрю…
Неандертальцы принялись за работу, а Семен опустился на корточки возле пленного. Одежда на нем была из оленьих шкур, но довольно редкой масти – почти такой же, как шерсть тура. Или, может быть, как-то хитро окрашена. Начал Семен с того, что стянул меховой сапог и, брезгливо морщась, пощупал чужую ногу – вроде бы кости были целы. Тогда он стал щупать тело, но уже не в поисках повреждений. Он не ошибся – длинный костяной стилет был подвешен на нижней рубахе, а в верхней проделана дырка, чтобы можно было достать. Оружие Семен извлек вместе с чехлом, безжалостно разрезав ножом искусную ременную вязку. Когда он это делал, пленный издал звук, похожий на стон.
– Ничего, – сказал Семен по-русски, – я знаю, что ойма для вашего брата как часть тела. А вот что с твоими руками делать?
Запястья тигдеба были стянуты ремнем с такой силой, что кровообращение в кистях, кажется, полностью остановилось.
– Ладно, – усмехнулся Семен, – сегодня я понаделал столько глупостей, что еще одна, наверное, ничего не изменит.
Ремень на запястьях он разрезал – развязывать неандертальские узлы можно только неандертальскими же ногтями или зубами. Потом ухватил пленного за рубаху и перевел его в положение «сидя». Тигдеб уставился на тушу быка – неандертальцы уже содрали часть шкуры и теперь срезали мякоть с костей. Мясо они предусмотрительно сразу шинковали на куски размером с кулак. Голова у животного была странно вывернута – правый рог торчал прямо в небо.
Для человека, руки которого побывали в таких наручниках, было бы естественно начать массировать запястья, однако пленный этого не сделал – просто оперся ими о снег. На Семена он даже не глянул – смотрел только на быка.
– Назовись! – потребовал Семен на языке тигдебов. – Назовись, если не хочешь умереть безымянным!
– Нет больше имени… – прошелестел еле слышный, лишенный интонаций ответ.
– Тогда назови свой клан (стадо)! – не отставал Семен. – И громче!
Ответ прозвучал, но в бесконечном разнообразии мастей и свойств туров Семен специалистом не был, так что смог перевести его лишь приблизительно: клан быка, идущего впереди, ведущего всех за собой или единственно «настоящего».
– А ты слышал о… – Семен назвал клан Танлеля.
– О неверных все знают… – все так же безжизненно ответил пленный. – Они убийцы…
– И кого же они убивают?
– Своих…
– А вы, значит, только чужих?
– Мы берем себе силу иных…
– Мамонтов, что ли?
– Их тоже…
– Вы пришли из-за реки?
– Из-за реки…
– Давно?
– Этой зимой. Первый раз… Мы всегда первые…
– Почему? Зачем?
– Там нет больше силы…
– Охотиться не на кого стало?! Так вы что же, вообще не убиваете м-м-м… своих?
– Только вместе…
«Та-ак, – лихорадочно соображал Семен. – Кое-что проясняется! Те хоть изредка забивают негодных быков, ритуальные турниры устраивают, а эти, получается, вообще их не трогают?! Зато с их помощью охотятся на крупную дичь! А что, хорошо устроились – летом молочная диета, зимой мясная! Вот до чего анимизм может довести! Эдак в степи одни туры останутся. Впрочем, в моем мире самое распространенное крупное животное – это корова, их далекий потомок».