Голос мисс Морнинг казался теперь старше, словно она постарела лет на десять, после того как я ушел от нее.
— Я не спала, мистер Ламб. Просто я очень боялась снимать трубку.
— Они перемещают Старост сегодня.
Никакого ответа.
— Мисс Морнинг? — сказал я. — Они перемещают их сегодня.
Тяжелый вздох.
— Я полагаю, вы оставили завещание. Надеюсь, вы привели ваши дела в порядок. Хочу думать, вы подготовились к худшему.
Он, конечно, никогда с ней не спал. Как гаранты истины, мы считаем своим долгом прояснить это. Разумеется, ему бы хотелось, чтобы это произошло, но мы можем вас заверить, что он ее даже пальцем не коснулся. На самом деле, если только что-нибудь примечательное не произойдет в ближайшие несколько дней, этот несчастный так и умрет девственником.
Приблизительно в то же время, когда мистер Джаспер стоял у дверей Генри, наследник английского трона проснулся с невыносимой головной болью, неотложной малой нуждой и ужасной тоской, надрывавшей его душу.
Он понятия не имел, как оказался в кровати, абсолютно не помнил, как ковылял по коридору, как стягивал с себя одежду. У него вообще не осталось никаких воспоминаний о том, что было после его последнего посещения бального зала и чаепития со Стритером.
Стритер. Если принц и был в чем уверен, то только в этом. Ему необходимо было снова увидеться с ним. Только Стритер мог его понять. Только Стритер мог снова сделать этот мир сносным. Только Стритер мог унять его тоску, успокоить его томления, облегчить его чудовищную жажду.
Чувствуя покалывание в конечностях, словно в них вонзали тысячи иголок, принц скинул ноги с кровати и набросил халат. Каждый звук казался слишком громким, любой свет — невыносимо ярким. Он воспользовался телефоном у кровати, чтобы сделать два звонка: первый — мистеру Сильверману, второй — жене. Ему сказали, что и тот и другая недоступны. В конце концов принцу пришлось разбудить младшего дворецкого по имени Питер Тарагуд, которому он задал единственный вопрос, имевший для него теперь какое-либо значение:
— Где мистер Стритер?
Хотя Питер Тарагуд и решил, что принц вроде бы не в духе, он вежливо притворился, что ничего такого не заметил, и просто направил его в комнату, которую занял Стритер, обосновавшись в Кларенс-хаусе.
Однако как только принц ушел (Артур категорически отказался от сопровождения), Питер Тарагуд позвонил своему начальству — дворецкому по имени Джилберт Коплстоун и сообщил ему, что хозяин ведет себя как-то странно, говорит захлебываясь и походка у него какая-то неустойчивая. Коплстоун довел эти опасения до управляющего домом мистера Хамиша Тубервилля, который позвонил постоянному секретарю принца Галловею Пратту, соединившемуся в свою очередь с Кингсли Страттоном — его доверенным лицом во дворце, — и тот поговорил со своей любовницей — фрейлиной по имени Одри Клоу. Четыре часа спустя сама королева уже знала о странном поведении своего единственного сына. Отправленное ею ответное послание было настолько простым, что не могло не вызывать тревогу.
Все идет по плану.
Петляя по коридорам Кларенс-хауса, Артур увидел, как за окнами собирается густой желтый туман. И мерилом его возрастающей психологической неустойчивости был тот факт, что он принялся мучительно размышлять — действительно ли погода такая, как ему кажется, или это лишь игра его воображения.
Оказалось, что мистер Стритер обосновался в до крайности непритязательном крыле здания — на полпути по коридору одиночных комнат, обычно предоставляемых шоферам и работникам кухни. Испустив астматический вздох облегчения, Артур постучал в дверь и прислушался.
Когда остролицый Стритер открыл дверь, он был при полном параде и сиял улыбкой.
— В чем дело, шеф?
— Впустите меня.
Стритер отступил в сторону, вперив взгляд в наследника престола, который протопал внутрь комнаты. Обстановка здесь была почти аскетичная — голые белые стены, дешевая мебель, односпальная кровать со скомканным пуховым одеялом. Не было ни книг, ни сувениров, ни подарков — ничего, что говорило бы о какой-то жизни за пределами дворца. Единственным исключением была фотография молодой хорошенькой брюнетки в узких джинсах.
Артура хватило, чтобы доплестись до кровати и рухнуть на нее.
— Вы знаете, чего я хочу.
Вывернув наружу носки ботинок и застыв неподвижно, но при этом не утратив своего чванливого вида, Стритер сел напротив — на единственный стул в комнате.
— Знаю, шеф? Неужели?
— Правда ли то, что вы мне рассказали? О сделке? О моей семье?