И все-таки они уже другие. Это люди, прошедшие войну, и привычка к военному быту, органичному и естественному для них, проступает во всем их поведении.
Сейчас, в конце войны, снова остро звучит в пьесе тема мирной жизни. Но на этот раз она обращена не в прошлое, а в будущее. И героям кажется «нереальным» не то, что идет война, но то, что она наконец после стольких мук, трудов, утрат подходит к своему концу. Временна́я определенность и конкретность всегда выдерживаются в пьесах Гансовского, выдерживаются строго, в большом и малом, в само собой разумеющемся и далеко не очевидном. В той же пьесе «Северо-западнее Берлина» время конца войны подчеркнуто не только тем, что на стене начертаны размашистые лозунги типа «Дошли до Одера, дойдем и до Берлина», но и тем, что запасливый старшина уже прочно припрятал себе на мирное время пару хороших хромовых сапог.
И когда на целине гостиница для приезжих представлена финским сборнощитовым домом, этой деталью время обозначено точно, так же как и тем, что целинники называют этот дом сборнощелевым. Или такая грустноватая, но, увы, достоверная деталь: дверь в комнату хозяйки дома для приезжих, запираемая ею всякий раз, когда она отлучается хотя бы на минуту («Крылья красные»).
И такой же точной приметой времени являются лампы дневного света в модерновой гостинице, отгроханной в Озерске, которые отчаянно шипят и трещат, равно как и отсутствие в этой многоэтажной гостинице свободных мест по причине многочисленных совещаний (пьеса «Свет солнца, свет луны»).
Временны́е рамки служат автору четким видоискателем при отборе материала и организации его в единый и цельный жизненный поток.
И наконец, несколько слов об особенностях образного строя драматургии С. Гансовского. После сказанного ранее, особенно при разговоре об излюбленных героях автора, не покажется неожиданным прибавление в характеристике этой образности к слову «достоверность» и слова «поэтичность». Она естественна: главное в пьесах Гансовского — чистота и человечность устремлений героев, их высокий душевный настрой. Попросту говоря, поэтичность самих людей, их мыслей и чувств, которые естественны и достоверны для этих характеров.
Вопрос существенный, особенно для тех, кому предстоит ставить и играть пьесы Гансовского, заключается в другом: как соединяются в одно целое простота, достоверность деталей с поэтической приподнятостью образа? Казалось бы, последнее предполагает выход за рамки обыденной достоверности? Это не совсем так. Иногда, в некоторых поворотах, поэтичность возникает именно за счет неожиданных для суровой общей атмосферы трогательных, маленьких, но броских деталей. И Гансовский постоянно пользуется этим приемом, примеры чему читатель может найти и на предшествующих страницах нашего послесловия.
Пользуется он и обратным приемом. Когда после нарочито обыденного течения событий вдруг резко возникает переломный, кульминационный момент, который приводит к философскому или чисто образному обобщению, поднимающемуся до символа.
Таков, например, образ застывшей горстки бойцов, готовых встретить надвигающуюся на них лавину фашистских танков и фраза лейтенанта «Порядок. И нас двадцать». Или остановка поезда на полном ходу Борисом, осознавшим, что жизнь никогда не поздно начать сначала. Таким же обобщением в пьесе о молодых целинниках является и образ летящих над бескрайней степью гусей, крылья которых в лучах закатного солнца кажутся красными. Достоверное, точное, реалистическое наблюдение поднято во всем контексте пьесы до уровня символа.
По-разному, как видим, воплощен принцип поэтического укрупнения в трех приведенных нами случаях. В первом из них оно обеспечивается и венчается прямым словесным тезисом, философским обобщением. Во втором достигается за счет тщательной подготовки поступка героя, делающей его исполненным глубокого смысла и значительности. В третьем — зримым, ярким, но лежащим вне действия вспомогательным художественным образом, соотнесенным с жизнью героев. Но по сути своей это все — разновидности одного принципа, порожденного поэтической природой ви́дения автора.
А отсюда и еще одна своеобразная черта стиля автора. Роль цвета, живописи в произведениях Гансовского. В пьесе «Свет солнца, свет луны» (так же как и в «Крыльях красных») она обозначена уже самим заглавием. И начинается пьеса с фразы: «Солнце столбами светит». И кончается картиной залитого солнцем пространства. Есть там еще сцены и настоящего и вспоминаемого прошлого, залитые лунным светом. И беспощадный белесый дневной свет в гостинице. И тусклое пламя свечки на столе. Все это несет свою смысловую и эмоциональную нагрузку. Во всех без исключения пьесах Гансовского его световое ви́дение, обозначенное в ремарках, составляет обязательный и значительный компонент общей образной их атмосферы, которым нельзя пренебрегать при постановке. Иначе неизбежны эмоциональные и смысловые потери, снижение силы воздействия на зрителей.