Вадим осторожно осведомился, не будет ли господин Крейлис возражать, если он как автор изобретения подаст заявку в Патентное бюро. Директор не возражал. А как насчет статьи в специализированной прессе? разумеется, не сейчас, а потом, когда прибор будет запатентован и фирма приступит к его серийному производству… Господин директор не возражал против публикации, он был всецело за рекламу достижений фирмы… На прощание он предложил Вадиму заходить к нему без особых церемоний в любое время. И отныне он разрешает обращаться к нему не как к начальнику, а по имени, а зовут его, кстати, Марк, если Вадим помнит… просто — Марк… хе-хе…
Словом, расстались они так, как будто между ними не было разницы ни в возрасте, ни в служебном положении.
Выйдя из здания фирмы, Вадим вдохнул воздух полной грудью и почувствовал, что он на седьмом небе от счастья. Сразу идти домой не хотелось, да и не имело смысла — ведь с завтрашнего дня он будет продолжать работу над своим детищем, — и он до позднего вечера бродил по улицам, разглядывая людей и мечтая, как когда-нибудь через энное количество лет в мире не останется недовольных своей внешностью, а ведь для человека (особенно женского пола) это так важно — знать, что ты производишь хорошее впечатление на окружающих. Это будет подлинная революция в космето-логии, потому что голомакиятор отменит необходимость пользоваться пудрой, помадой и прочими искусственными и столь ненадежными средствами. А какие заманчивые перспективы откроются для театра, кино, телевидения и прочих видов искусства!..
В этот день он был так счастлив, что не чувствовал ни усталости, ни голода. Потом, когда голод все-таки дал о себе знать, он зашел в какое-то кафе и познакомился с замечательной девушкой по имени Карина. Это он-то, у которого за все годы работы в фирме ни разу не возникало желания потратить хоть полчаса драгоценного времени на ухаживание за существами женского пола!..
Он проводил Карину, честно давя в себе желание рассказать ей о голомакияторе — он же обещал об этом Крейлису… то есть просто Марку…
А потом он приехал домой и возле лифта его убил киллер. Профессионал высшей категории. Мастер рукопашного боя. Наверняка из тех киллеров, что в условиях отсутствия смертельного оружия сумели освоить и отточить до совершенства умение убивать голыми руками, всего одним ударом…
А нанял наемного убийцу не кто иной, как сам господин Крейлис… просто Марк…
— Почему ты так решил? — удивился Иван Дмитриевич. — Может, тебя просто с кем-то перепутали? Наверное, киллер обознался и принял тебя за кого-нибудь другого…
— Нет, — покачал головой Вадим. — Теперь-то ясно, каким болваном я оказался!.. Нашел кому довериться!.. Выложил все, как на блюдечке, этому… этой сволочи в мягком кресле!.. А он, наверное, слушал меня, а сам уже подсчитывал, сколько наварит прибыли от моего приборчика!.. Надо было быть дураком, чтобы не предвидеть, что этот жирный боров первым делом постарается наложить лапу на голомакиятор и не остановится ни перед чем, чтобы избежать огласки!.. Даже если при этом потребуется отправить на тот свет автора изобретения…
Он закусил губу, и Ивану Дмитриевичу показалось, что в глазах сына блеснули слезы.
— Но зачем? — пробормотал он, чувствуя себя неловко и не зная, как утешить Вадима. — Зачем он мог хотеть твоей смерти? Ты же для него был курицей, несущей золотые яйца!
Вадим вскинул голову.
— Я все понял, — с неожиданным спокойствием произнес он. — Наша контора всегда казалась мне подозрительной, но я, как страус, предпочитал не видеть то, что происходило у меня под носом… Эти запреты, которыми они нас опутали… Эти не похожие на бизнесменов визитеры, которые время от времени наведывались к Крейлису, и тогда он никого не принимал… Эти помещения, куда всем рядовым сотрудникам был закрыт доступ!.. Никакая это не фирма, отец, теперь мне это ясно. И фирма, и Крейлис — всего-навсего «крыша» для каких-то других структур, сидящих в подполье… И за фасадом голографии и невинных игрушек кроется либо мафия, либо… еще какая-нибудь преступная организация… та же «Спираль» хотя бы…
Иван Дмитриевич даже вздрогнул при упоминании о «Спирали».
— А если ты все-таки ошибаешься, Вадим? — спросил он. — Может, Крейлис твой просто-напросто работает на Службу Безопасности? И фирма под его руководством ведет какие-нибудь секретные разработки, а?
Но, говоря это, он и сам чувствовал, что несет чушь.
Вадим усмехнулся:
— Ну, что ты, отец… Если бы это была государственная структура, им незачем было бы меня убивать. Достаточно было бы взять какую-нибудь подписку… о неразглашении и тому подобное… Или упрятать в закрытую лабораторию без права выхода за забор из колючей проволоки. А меня взяли и убили…
Лишь теперь Иван Дмитриевич спохватился, что сын уже в который раз произносит слово «убили», а он не поправляет его. Видимо, и до Вадима это дошло наконец, потому что изменившимся голосом он спросил:
— Скажи мне правду, отец: меня действительно?.. То есть я и в самом деле был мертв, когда ты меня нашел на лестнице?
Иван Дмитриевич машинально сглотнул и отвел глаза в сторону. Потом глухо спросил:
— Как ты догадался?
В лице Вадима не было ни кровинки. Губы были плотно сжаты, но все равно было заметно, что они вздрагивают, не справляясь с мелкой дрожью.
— Я не догадывался, — наконец сумел выговорить он. — Я… я знал это. И я все видел… Правду все-таки глаголили пациенты доктора Моуди… Когда тот тип ударил меня в сонную артерию и я упал, то сначала наступила тьма. А потом зрение мое восстановилось, но в каком-то измененном виде. Я видел все как бы сверху… и в то же время сбоку… в общем, отовсюду одновременно… Я видел, как мое тело лежит на бетонном полу, и теперь оно было для меня чужим, как сброшенная оболочка. Киллер нагнулся к моему трупу, поднял веко закатившегося глаза, пощупал пульс и удовлетворенно хмыкнул. Потом оттащил меня — то есть мое тело — на лестницу, отряхнул руки и уехал вниз на лифте. А я остался как бы висеть в пространстве, не в силах оторваться от себя мертвого. А потом появился ты…
Иван Дмитриевич кашлянул: пересохшее горло было закупорено колючим комком.
— Одного только не могу понять, — продолжал Вадим. — Каким образом я мог снова ожить? Ведь рядом со мной не было ни врачей, ни кого-либо другого, кто пытался бы оказать мне помощь. Никого, кроме тебя… Но ведь ты ничего такого не делал, правда?.. И все-таки что-то вернуло меня к жизни. Но что?!
В его расширенных глазах стыло такое отчаяние, смешанное с болью непонимания, что Иван Дмитриевич не выдержал.
— Не что — а кто! — выпалил он. — Это я, я тебя воскресил!
«Что я наделал, старый дурак, — тут же опомнился он. — Вырвать бы твой поганый язык, раз ты не умеешь держать его за зубами! Скажи, что пошутил, пока не поздно!.. Он ведь все равно не поверит своим ушам и переспросит тебя — вот и дай задний ход, иначе всю оставшуюся жизнь будешь проклинать свою неосторожную доверчивость!..»
Но Вадим почему-то поверил ему с первого слова.