Некоторое время он упрямо сопротивлялся. Терпел, сжав челюсти, как однажды в детдомовском детстве, когда они с ребятами пошли купаться на речку, и он первым прыгнул в воду с высокого обрыва ногами вперед (хорошо еще, что не головой!), а в том месте со дна выпирала невесть откуда взявшаяся каменная глыба, и он сломал себе ногу открытым переломом, и пока ребята тащили его почти полчаса до медпункта, пришлось терпеть, хотя от одного вида крови и белой кости, торчащей из голени, мутило и темнело в глазах…
Сейчас у него тоже темнело в глазах — но не от боли, а от невидимой перегрузки. Ощущение было таким, как будто он сидит не в мягком домашнем кресле, а в центрифуге, применяемой для тренировок летчиков и космонавтов, и перегрузка неуклонно возрастает.
Потом он потерял сознание.
И еще раз. И еще. Обмороков было много — он не считал.
В короткие промежутки между периодами беспамятства на поверхность сознания воздушным пузырем всплывала одна и та же мысль: «Ну и глупость я замыслил!.. А если ЭТО будет длиться не полчаса и даже не час? Ты же не знаешь, сколько времени реагирует твой организм на чью-то смерть!.. Сдохнешь тут, как самоубийца-извращенец, когда какой-нибудь крохотный сосудик внутри тебя не выдержит — и всё!» Наконец он сдался.
Протянул руку к ключу, который, лежа на столе, злорадно дожидался, когда же им воспользуются. Но в последний момент рука дрогнула, и ключ, упав на пол, отскочил туда, куда было невозможно дотянуться.
Иван Дмитриевич попробовал передвинуться вместе с креслом, но цепочка наручников не пустила его.
В отчаянии он попытался порвать цепочку из прочной никелированной стали, но наручники только еще больнее впились в кожу, сдавливая руку до посинения. Чтобы достать ключ, оставались только ноги. Извиваясь в кресле, как агонизирующий червяк, Иван Дмитриевич попытался подтянуть ключ к креслу носком ноги.
Когда этот немыслимый акробатический трюк ему наконец удался, он почувствовал, что по щекам его бегут слезы.
Однако, освободившись от наручников, он не стал терять время на умывание и растирание багрового кровоподтека на руке.
Его звали, и надо было спешить. Тем не менее, перед тем как выскочить из квартиры, он успел прихватить пакет с голомакиятором.
Глава 8
Конечно, можно было тешить себя надеждой, что Дар — явление преходящее и когда-нибудь неведомая Сила оставит его в покое. Однако следовало мыслить трезво. И исходить из того, что теперь ему суждено воскрешать покойников до тех пор, пока он сам не испустит дух.
Но не зря говорят, что человек ко всему приспосабливается. Тем более если его снабдить голомакиятором. Вскоре Иван Дмитриевич свыкся с положением подпольного благотворителя и научился действовать так, чтобы избежать лишней огласки. Что касается несчастных случаев, происходивших в публичных местах, то там все было просто. Достаточно было вовремя смешаться с толпой зевак, чтобы, улучив момент, притронуться к мертвому телу. Экспериментальным путем Иван Дмитриевич установил, что воскрешение инициируется его прикосновением к любому участку кожи потерпевшего. Гораздо хуже, если мертвец находился в недоступном месте — в закрытом помещении, в окружении родственников, милиции, прочих людей, находящихся при исполнении… В этих случаях Ивану Дмитриевичу приходилось пускать в ход всю свою изобретательность, чтобы как-то оправдать свое появление. В конце концов ему надоело изворачиваться, и, воспользовавшись своим служебным положением, он обзавелся массой поддельных удостоверений различных государственных служб, начиная от агента похоронного бюро и кончая внештатным сотрудником службы спасения — в зависимости от конкретной ситуации… А чтобы не примелькаться, Иван Дмитриевич частенько прибегал к прибору, подаренному ему Вадимом.
С точки зрения конспирации самыми безопасными, хотя и вызывающими отвращение, были ситуации, когда требовалось воскрешать трупы, спрятанные убийцами. Как правило, преступники не отличались особой изобретательностью и чаще всего либо закапывали, либо топили в водоемах тела своих жертв. И тогда Ивану Дмитриевичу приходилось вооружаться лопатой, которую он стал постоянно возить в багажнике, и самому раскапывать свеженькое захоронение либо нырять за телом утопленника…
«Пантера» оказалась неподходящим транспортным средством для исполнения Миссии. Пришлось ее продать, а взамен приобрести невзрачную «сотку». Поскольку вызов мог застать его в любой момент и в любом месте, теперь каждый день приходилось ездить на работу на машине…
Однажды Ивана Дмитриевича осенило, и он завел специальную записную книжку, в которой стал вести счет возвращенных им к жизни. Как снайпер, делающий зарубки на прикладе своей винтовки после каждого уничтоженного врага… Идея, конечно, была глупой — едва ли ему пришлось бы отчитываться перед кем-то. Он делал это из педантичности, выработанной многолетней практикой работы в судебной системе…
Из каждого воскрешения он пытался почерпнуть полезную информацию для себя. Довольно скоро ему удалось сделать вывод, что, к счастью, Дар его отнюдь не безграничен. Собственно, он подозревал это с самого первого дня. Так, Сила посылала его оживлять не каждого умершего, а только тех, кто погиб в результате , несчастного случая или катастрофы, был убит или покончил жизнь самоубийством. Словно тот, кто наделил его чудесной способностью, четко делил людей на полностью выработавших свой жизненный ресурс и на тех, кто раньше установленного срока вознамерился попасть в ад или в рай… Наверное, именно поэтому Ивана Дмитриевича ни разу не «вызывали» к умершим от старости.
Кроме того, Иван Дмитриевич убедился в том, что его способности ограничены расстоянием. Выражаясь военным языком, его «радиус действия» составлял не более десяти километров. Поэтому он вновь принялся подумывать о том, что, в крайнем случае, когда станет совсем невмоготу, надо уехать куда-нибудь в глушь, к черту на кулички, где плотность населения составляет не более пяти человек на сто квадратных километров. Но, с одной стороны, он не хотел расставаться с благами цивилизации, а с другой — не было гарантии, что если он окажется в пустынной местности, то «дальность» его Дара не увеличится — разве можно быть абсолютно уверенным в чем-то, когда имеешь дело с потусторонними силами?!
Самое скверное, что отныне ему снился один и тот же сон, который не придавал сил, а, наоборот, истощал и без того находившуюся на грани срыва нервную систему. Это даже трудно было назвать сном. Скорее, это было похоже на попытку минирования его подсознания.
В этом сне он двигался по темному мрачному туннелю в потоке людей. Туннель напоминал подземный переход, но он был прямым и бесконечным. Как в часы «пик» в метро, люди шли молча, плотной колышущейся массой, толкаясь, как бараны, и переваливаясь с боку на бок, как пингвины, и Иван Дмитриевич не испытывал к ним ничего, кроме злобы и отвращения. Людской поток неумолимо нес его куда-то, и Иван Дмитриевич знал, что в конце концов туннель приведет к пропасти и что он должен вовремя остановить людей. Он пытался кричать, но крик застревал у него в горле. Спутники его не обращали внимания на его смятение и отчаянные попытки докричаться до них — они ничего не слышали. И тогда Иван Дмитриевич догадывался, что все идущие не просто глухи, а мертвы и что он, единственный живой среди мертвецов, может спастись от гибели, лишь воскресив их — всех до единого… Он хватал за руку тех, до кого мог дотянуться, но они почему-то не оживали, а толпа двигалась все быстрее, и пропасть становилась все ближе и ближе — а потом он просыпался и слушал, как захлебывается истошным стуком сердце в груди…
Тот день с самого утра выдался крайне неудачным. Когда Иван Дмитриевич уже выгнал «сотку» из гаража и запирал его, собираясь ехать на работу, кто-то тронул его сзади за плечо, и, обернувшись, он застыл в замешательстве.
Перед ним стояла та самая женщина, с которой началась череда воскрешений. Мамаша того парня из соседнего дома — как же его звали? Олег? Или Константин?..