Просто ему стало жаль этого человека.
Эпилог
— Мы успеваем? — спросил Сабуров, проводя рукой по лицу, словно желая смахнуть с него невидимую паутину.
Слегин глянул на часы, не отрывая рук от штурвала.
— Еще целый час до вылета, — сообщил он. — Так что мы с тобой успеем пропустить стопку-другую в аэропорту… Жаль все-таки, что ты удираешь из Инска так поспешно. Мы бы с тобой успели обсудить все как следует. Может, все-таки передумаешь, а?
— Нет, — сказал Сабуров. — Не могу…
— Ну как знаешь, — с сожалением вздохнул Слегин. — Ладно, в Интервиле встретимся. Вот разберусь с бумагами, отчетами — и тоже домой… Честно говоря, надоел мне уже этот городишко. Какой-то он вечно пасмурный и потому как бы нереальный. Как выцветшая черно-белая фотография… Да еще факел этот на нервы действует — вон, опять горит, зараза!..
Сабуров машинально покосился в окно. С моста, по которому неслась их машина, был отчетливо виден мотающийся из стороны в сторону язык грязно-желтого пламени на вершине огромной трубы по другую сторону реки.
— А знаешь, это не просто факел, — возразил он. Это — Вечный огонь.
— Ну уж? — усомнился Слегин. — Что-то, я смотрю, тебя на траурную символику потянуло… Никогда бы не подумал, что сотрудники Инвестигации такие впечатлительные. И вообще, ты бледно выглядишь, Лен. Как себя чувствуешь?
Сабуров проглотил комок в горле.
— Нормально, — сказал он. — Наверное, просто устал…
На самом деле в нем созревало какое-то смутное ощущение, суть которого он не мог определить, сколько ни пытался.
Словно он что-то должен был сделать. Прямо сейчас, не откладывая…
— Останови-ка, — сказал он, когда мост закончился и внутреннее ощущение стало физически невыносимым. — Останови, я сказал!..
Скрипнув тормозами, машина притерлась к бордюру.
— Ты что? — испуганно спросил Слегин.
— Совсем забыл, — торопливо сказал Сабуров. — Мне нужно забежать в одно место… Ты подожди меня, я — мигом…
Прежде чем раскрутчик успел что-то сказать, он распахнул дверцу и выскочил из машины.
Уверенно, словно повинуясь невидимому целеуказанию, устремился в ближайший переулок.
За углом блистала огнями витрина какого-то заурядного магазинчика. Такие в городе встречались на каждом шагу. Но Сабуров почему-то был уверен, что ему надо именно сюда.
Дверь магазинчика была распахнута настежь.
Инвестигатор влетел в тесное помещение и замер.
Только теперь ему стало ясно, что за смутное чувство терзало его.
Магазинчик был пуст. Сбоку имелась стойка прилавка с кассовым аппаратом, за которой лежало чье-то тело с ножом в спине.
Убийство было совершено совсем недавно — кровь, вытекающая из раны, еще не успела образовать на полу лужу.
Сабуров подошел к лежащему и присел возле него на корточки.
Это был молодой Парень приятной наружности, с длинными волосами. Продавец или владелец магазинчика. Скорее всего, его убили грабители: ящик кассового аппарата был выдвинут, и в нем было пусто, лишь на полу виднелись рассыпанные в спешке мелкие монеты.
Сабуров почему-то был уверен, что ему необходимо прикоснуться к трупу. Правая рука его наполнилась тяжестью и зудом немедленно избавиться от тяжкого груза. По всему телу пробегала дрожь нетерпения.
Но, стиснув зубы, Сабуров не спешил прикасаться к мертвецу.
Теперь он понимал, что значит быть чудотворцем.
«Слегин был прав, — думал он. — Любое чудо аномально по своей сути, а такой Дар — и тем более. Он так же противоестествен для человеческой души, как убийство. В мире существует два непреложных правила, которые не следует нарушать никому. Нельзя лишать человека права жить, но нельзя лишать его и права умереть. Почему-то мы, люди, так устроены, что видим в устройстве окружающего мира одну только вопиющую несправедливость. И если нам в руки попадается необходимый инструмент, как мы тут же лезем ломать и переделывать мироздание, руководствуясь своими мерками и так называемыми гуманными соображениями. Естественно, что мир сопротивляется нашему хирургическому вмешательству, потому что режем мы его по живому, с кровью выдирая кажущиеся нам ненужными куски…
А потом удивляемся, что все наши попытки добиться очевидного Добра заканчиваются неуклонным возрастанием Зла.
Только беда в том, что нам трудно смириться и оставить все как есть.
Даже если я не спасу этого неизвестного мне человека от смерти, то наверняка всю оставшуюся жизнь мне будет суждено постоянно бороться с подобным искушением. Это будет вечная мука: видеть погибших. горе людей, потерявших родных и близких, и знать, что достаточно лишь тебе захотеть — и мертвые восстанут из праха.
Но другого выхода нет.
Ведь чудесный Дар, который я приобрел, — думал Сабуров, — своего рода наркотик, позволяющий человеку упиваться властью над основным законом природы, согласно которому все живое рано или поздно должно переставать существовать. И стоит один раз вкусить его, как потом невозможно будет остановиться…
Ничего. Я попытаюсь справиться».
Сабуров распрямился, собираясь уходить. Голова у него кружилась, ноги подкашивались, но неимоверным усилием воли он заставил себя сделать шаг к выходу.
И тут же замер.
Слух его уловил голоса, которые приближались к магазинчику.
— Мама, а когда папа покушает, он пойдет с нами домой? — спрашивал детский голосок.
— Нет, цветочек, — отвечал женский голос. — Я же тебе говорила, он будет работать всю ночь, потому что магазин у них — круглосуточный…
— Мама, а у меня будет сестренка или братик? — осведомился детский голос.
— Это мы скоро узнаем, — по голосу женщины было понятно, что она улыбается. — Вообще-то врач говорит, что — сестренка…
— А она будет живая или настоящая? — озабоченно поинтересовался «цветочек».
Сабуров попятился, но спрятаться ему было негде. Он успел лишь кое-как накрыть лежавшего первыми попавшимися тряпками.
В магазинчик вошли молодая женщина в просторном платье, не скрывавшем беременности. Она держала за руку маленькую девочку с большим бантом в кудрявых волосах.
Увидев Сабурова за прилавком, женщина побледнела и остановилась как вкопанная.
— А где Виталий? — спросила она сразу севшим голосом.
Сабуров заставил себя через силу улыбнуться.
— Да здесь он, здесь, — сказал он, стараясь, чтобы голос его звучал спокойно и естественно. — Прилег на полчасика отдохнуть в подсобке… Да вы проходите, не стесняйтесь. — Он показал на дверь в другом конце зала.
— А вы кто? — с подозрением осведомилась женщина. — Что-то Виталий не говорил мне, что торгует с напарником.
— А я сегодня первый день работаю, — не моргнув глазом, солгал Сабуров.
— Пойдем, цветочек, — сказала женщина и, держа девочку за руку, стала пробираться между стеллажами, уставленными банками, бутылками и коробками, к двери в подсобное помещение.
Теперь инвестигатор мог бы спокойно покинуть магазин.
Но что-то не пускало его сбежать отсюда, и загадочная невидимая Сила, поселившаяся в нем, была тут ни при чем.
Сабуров стиснул зубы.
«Все твои умные и логичные рассуждения хороши для учебника по философии, — сказал он себе. — Но они не стоят и ломаного гроша, когда сталкиваются с действительностью. Представь, что будет, когда ты уйдешь — а точнее, трусливо смоешься, — а эти двое найдут своего Виталия лежащим в луже крови…
Неужели ты хочешь, чтобы до конца жизни тебя преследовал один и тот же сон: свежевырытая могила, и эта женщина в черном, рыдающая взахлеб над гробом, и этот трехлетний «цветочек», еще не осознающий, куда и зачем уехал папа, если он никогда не вернется домой, и почему у нее никогда не будет сестренки — «живой и настоящей»?!»
И тогда Сабуров наклонился и, откинув тряпье в сторону, тронул своей гудевшей от странного зуда рукой холодные скрюченные пальцы покойника.