— А обмер? — поинтересовался Левка.
— Ну, это уж не ваша печаль. Рисовать вы умеете? Нет. Ну, а я умею. Пройду с блокнотом по поселку и зарисую за двадцать минут все дома. А на ватмане они выйдут такими беленькими и прямоугольными, какими и в жизни никогда не были. Не в первый раз, детки. У меня рука верная.
Наступила долгая пауза, Крис опять закрыл глаза.
— Значит, что? — недоуменно, наморщив лоб, спросил Левка.
— Значит, дуйте к соседям и просите три удочки. Посмотрим, какая здесь в реке живность водится. Но это после трех. А до трех — чтоб ни одной образины в комнате не было! Ясно?
— Ясно! — крикнул я. — Ура капитану?
— Ура! — подтвердил Левка.
И, толкаясь, мы выбежали в сени.
Довольно быстро мы поняли, что валять дурака совсем не так интересно, как кажется поначалу. Мы старательно приготовили удочки; это заняло двадцать минут. Потом наловили на кухне мух; на это ушло еще около получаса. Потом мы сбегали на Тобол, торопливо искупались и, не повалявшись на песке, рысцой пустились обратно: как бы Крис не ушел без нас на реку, забрав и удочки и мух. От него можно было этого ожидать.
Но капитан еще не подавал признаков жизни. Встав на завалинку, я заглянул в окно горницы: разметавшись на полу, Крис спал богатырским сном. Голова его была под столом, ноги упирались в хозяйскую перегородку. Крис легонько похрапывал; серый кот забрался к нему на грудь и сидел, покачиваясь при дыхании капитана и сладко жмурясь.
— Спит? — шепотом спросил из палисадника Левка.
Я молча кивнул и спрыгнул вниз.
Еще полчаса мы бесцельно слонялись по усадьбе. Солнце пекло до одурения, ветер жег плечи больнее, чем солнце. И нельзя было даже сесть в тенек и почитать что-нибудь, потому что все наши книги лежали в горнице, а Крис запретил нам туда входить.
Только около двух наш капитан соизволил проснуться. Мы сидели на веранде и на Семкином верстаке строили из костяшек домино небоскребы. Сквозь стекло, чуть прикрытое тюлем, нам было видно, как Крис шевельнулся, чихнул, потом поднес руку к глазам.
— Ну, знаете ли, — сказал он коту, — в приличном обществе за это морду бьют…
С хриплым мяуканьем кот вылетел в сени. Потом капитан стянул через голову свитер, встал и, потягиваясь, вышел на веранду. Нас он словно не замечал. Понуро присел на крылечке и, сгорбясь, долго наблюдал за гулявшими по двору курами.
— Хорошо быть петухом… — пробормотал он, ни к кому не обращаясь, и зевнул. — Хотя, с другой стороны, умрешь насильственной смертью. Верно?
Из приличия мы промолчали.
Крис подошел к нам, тупо уставился в Левкино сооружение.
— Это что? — спросил он, нахмурясь. — Крематорий вроде?
— Нет, — улыбнулся Левка, — это небоскреб, капитан.
— Чего?
— Небоскреб в степи, — пояснил Левка. — Контраст горизонталей и вертикалей. Представляешь: бригантина мчится вдоль ровного-ровного берега, а на горизонте стоят вот такие параллелепипеды!..
— Параллеле… кто? — дурашливо спросил капитан и ткнул черный небоскреб пальцем. Строение с грохотом рассыпалось. Крису стало смешно.
— Просили тебя, что ли? — недовольно сказал Левка. — Я хотел посмотреть, как они будут выглядеть…
— Да никак они не будут выглядеть! — засмеялся Крис. — Ровным счетом никак. Непонятно, почему вам не хочется верить, что мы делаем обыкновенное, скучное дело! Понастроят здесь серых блочных коробок высотою в два этажа — и будьте здоровы. Небоскребы строят в городах, где участки земли дорогие. А здесь это влетит в копеечку.
— Ничего не влетит! — упрямо сказал Левка, достраивая свой параллелепипед.
Меня разозлила его тупость.
— Ты же сам говорил, что экономически не оправданно! — ехидно заметил я.
Левка молча взглянул на меня и ничего не ответил, но в глазах его я прочитал, что лучше бы мне не раскрывать рта.
Вечером в доме царило деловое молчание. Крис сидел за столом под низко спущенной лампой и расчерчивал на ватмане план участка. Вся нивелировка была уже подсчитана и аккуратно расписана в полевые журналы. Я сидел слева от Криса и время от времени отрывался от книги, любуясь его безошибочными движениями. Инструменты из распахнутой готовальни сами порхали к нему в руки. Линии на бумаге ложились ослепительно тонкими, как порез бритвой, цифры вдоль линий сползались в ровный, приятный для глаза узор. Иногда Крис поднимал на меня невидящие глаза, беззвучно шевелил губами, а потом спрашивал: