— Конечно, — пробормотал он, — ремонт. Такое дело…
Ему пришелся по душе этот рассудительный малец с весело растущими вразброд зубами. Он не умел ласкать детей и неловко погладил Ваську по голове.
В комнатах вместо дверей выдвигались светлые палевые ширмочки на японский манер, легкие притолоки и рамы в обильно застекленном окне, похожем на террасу, были сделаны из бамбука либо имитировали неошкуренное дерево. Все казалось таким хрупким, что и не коснись.
«Волшебный домик какой–то, — подумал Юрий Викентьевич с осуждением. — Обитель мадам Баттерфляй».
— Сейчас–то ничего, — угадав его мысли, пояснил Васька, — а зимой нам тут крепко достается.
Юрия Викентьевича изумила воздушность постройки, в которой жила Ольга, смутило обилие вроде бы и лишнего здесь света, повергла в уныние волглая прохлада комнат.
Одиночество накрепко угнездилось здесь.
Одинокие Васькины следы с чуть заметной рифленостыо подошв обозначились на ярко–красном полу. Одинокие тут и там валялись прямо на полу, у окна–террасы окурки, выкуренные до мятых, искусанных мундштуков. И хотя Юрий Викентьевич знал, что Ольга раньше не курила, у него ни на минуту не возникло подозрение, а не мужские ли это окурки. Нет, здесь курила женщина, которая постоянно была наедине с собой и сыном, и никому она не хотела нравиться, и никого–то она не опасалась, ничьего упрека, ничьей хулы, потому скомканные мундштуки равнодушно летели в угол, на пол в свежей краске и белели на нем кричаще. Мужчина не был бы так небрежен в присутствии женщины, он всегда нашел бы окурку подходящее место, на крайний случай, хотя бы в горшке с алоэ или геранью.
Женское позднее курево…
— Ну хорошо, — Юрий Викентьевич с усилием, крепко растер виски. — А где же мама, Васек?
— Она не придет сегодня. У нее вторая, ночная смена. Она ушла пораньше и сказала, что сегодня больше не придет. Но ведь вы дождетесь?
— В том–то и дело, что нет, Васек. Завтра в восемь утра уходит мой самолет, а мне еще нужно кое–что успеть сделать. Но ты вот что… ты скажи маме, пусть приезжает в аэропорт, если сможет. И вот возьми себе… — Он торопливо вынул бумажник. — Возьми на шоколад.
— Не‑е, — покачал головой Васек, — спасибо, дядя Юрий Викентьевич. Мама меня не похвалит за это.
— Но у меня можно… я ведь…
— Не‑е… Вот если придет мама…
— Ну что ж… тебе видней. Пока, брат!
Остаток ночи он промаялся в гостинице, а утром тщетно прождал Ольгу в аэропорту. Она не пришла.
«Могла бы прийти, — огорчился Юрий Викентьевич. — Может, она стыдится, что я застал ее… врасплох?»
Прошел год, как он был в Южно — Сахалинске.
Юрий Викентьевич намеревался осенью забрать Ольгу с Василием к себе. Не имело смысла оттягивать это решение. Правда, она не отвечала на письма. Но нужно понять Ольгу, понять эти ее жалкие окурки, эту душевную маету. Очевидно, она не верит в серьезность его намерений, что ж, Юрий Викентьевич сам виноват, их отношения на том острове, видимо, складывались так, что женщина не рисковала полагаться на глубину его чувств.
Но что толку бередить себя воспоминаниями, когда нет уверенности в том, как скоро вообще закончится полевой сезон нынешнего года!
Шеф выглянул из палатки. Наплывал от студеной воды моросящий дождь.
Станислав тщился отстирать голубенькую поплиновую рубашку, на которой отпечатался узор пуловера.
К своему удивлению, шеф не обнаружил на рубашке пятен, когда Станислав повесил ее сушить.
— Чем же это вы ее оттерли?
— Пургеном, — засмеялся Станислав. — Пургеном из аптечки. Отлично отстирывает. Там, кажется, еще синестрол есть. Нужно попробовать синестролом.
— Откуда попал в нашу аптечку синестрол? Соли там, кстати, в таблетках нет?.. Презренного натрий–хлора?..
— Натрий–хлора нет, — ответил Станислав. — А синестрол — пожалуйста. Слушайте, шеф, куда это чуть свет улепетнул наш землепроходец и бузотер?
— Не знаю, — сказал шеф. — Видимо, бродит по окрестностям, что–то ищет.
— Золото ищет, — хмыкнул Станислав.
— Что ж. Иногда лучше искать золото, которого заведомо не найдешь, чем не искать ничего.
— …и найти вдруг золото.
— Что ж… Случается и так, — пожал плечами шеф. — Честь и хвала счастливчику!
Витька хотя бы что–то искал, чем–то был увлечен. Для шефа же остров являлся книгой, в которой все страницы давно вызубрены. В смысле геологическом остров для него загадок не представлял. Старая вулканическая развалюха! Вся трагическая нелепость обстоятельств, в которые их угораздило попасть, как раз и обуславливалась отсутствием настоящего дела. А то шеф и горюшка бы не знал.