В нее входишь, как в храм. Цветные стекла струят рассеянный свет, и его шелковые полотнища вихрятся над нами и между нас. От пестроты оттенков, от мрачных елей, что вплотную окружают эту ажурную постройку, внутри прохладно и сумрачно. Здесь нужна еще музыка. И не просто какая–нибудь джазовая. Здесь нужна музыка, мелодическая поступь которой нетороплива и обстоятельна, как ночь и день, что сменяют друг друга над этим миром. Здесь нужен орган — и пусть не упрекнут меня в кощунстве. Ведь сюда входишь, как в храм — в храм насыщения.
За гнутыми стеклами буфетов чего только нет: и польские паштеты в миниатюрных баночках, и дефицитнейшие крабы, и зернистая икра, и прочие благоуханные сласти, которые идут под пиво, да и без пива хороши. Но главное, ради чего построен этот павильон — эфемерное чудо из стекла и смолистых дощечек, — он построен ради шашлыков. Шашлыки здесь культовая еда. Они подаются с аппетитными кружочками лука, присыпанные зеленой крошкой болгарского перца, сдобренные уксусом — о, что за прелесть эти шашлыки!
Я вижу Кима. Он тоже пришел отведать свежего мяса, и его ноздри хищно раздуваются, глаза мечут жадную искру.
— Кто здесь ест худосочную крабятину?!. — восклицает он. — Ага, никто не ест, только вы, старые прелюбодеи, настройщики из Одессы, несостоявшиеся Плевако! — Он жизнерадостен и здоров, как гималайский бык, он так и лоснится от избытка сил. — Настоящий альпинист всегда предпочтет деликатесам сомнительного свойства добрый, веками испытанный бараний шашлык!
Я бормочу что–то в наше — мое и адвоката — оправдание:
— Мы тоже заказали шашлык. Но пока нет свободных вилок. Мы заказали шашлык и пиво. Нам можно пить пиво, особенно мне — я теперь ничего не теряю.
— Бог с ними, с вилками, — оживляется адвокат, уступая мощному напору Кима. — Вилки — не что иное, как мелкобуржуазная распущенность. Пусть несут без вилок.
— Вот именно, — басит Ким, показывая официантке два пальца. — Еще два шашлыка. И два пива.
Пока эти суматошные, зело упитанные спортсмены рассуждают о преимуществах шашлыков по–карски перед всеми прочими, я думаю, чего ради людей, подобных адвокату или хотя бы тому же музыкальному настройщику (он сидит неподалеку), тянет в горы. А приятно все–таки: от музыкального настройщика, говоря с некоторой натяжкой, почти прямая линия до Бетховена. За каждым адвокатом, глядишь, маячит либо Плевако, либо Кони… А за каждым физиком–атомщиком — Резерфорд. Завидная компания! Но Резерфорд — или Эдвард Теллер? Ведь Теллер, автор американской водородной бомбы, в молодые годы страстно увлекался альпинизмом и потерял в горах ногу. Нет, только не Теллер. Он исключение. Если бы горы знали, что двадцать–тридцать лет спустя этот любитель бриллиантовых альпийских пиков станет человеконенавистником, проповедующим ядерную погибель мира, он не ушел бы живым. Горы, однако, не знают и не рассуждают. Они слепы.
Пьем пиво — холодное, терпкое, с хинной горечью. Пьем «настоящий чехословацкий будвар, сваренный в пивоваренных заводах ческе будеевице». На красочной этикетке обозначена крепость — двенадцать градусов. Но нас «не берет».
— Разница между чешскими и русскими градусами, вероятно, такая же, как между Фаренгейтом и Цельсием, — смеется Ким.
Он уже скользит взглядом по столикам — здесь много девушек. Они тоже пьют будвар. Это незнакомые нам девушки — очевидно, туристки. Либо из дома отдыха. Или из соседних альплагерей. Пиво им — тем более альпинисткам — противопоказано. Увы, есть злостные разрушительницы своих организмов.
Вкруг их губ, пахнущих дрожжами, летают элегантные, узко перехваченные в талии осы — нужно иметь выдержку, чтобы терпеливо сносить такую опасность. Девушки имеют выдержку. Мне они нравятся, чего там… И, немного подвыпив, я начинаю мысленно витийствовать.
*
О домбайские шашлыки! О лук, который, даже взбрызнутый уксусом, вызывает слезы! И баранье сало, стынущее на пальцах, стекающее по подбородкам туристок… И аппетитные хрящи, разгрызаемые их безжалостными зубами…
О домбайские девушки, точно на маскараде укрытые за цветными, в пол–лица очками! О альпинист–девицы, неприступно зашитые в саржу, парусину и кожу, укутанные в шерсть грубой вязки, в куртки на гагачьем пуху! Бронзоволицые, с малиновыми шелушащимися носами, крепкозадые — честь вам и хвала! Очень важно в горах иметь крепкий зад — здесь он дополнительная, так называемая пятая точка опоры.
Где раздольный романтик Багрицкий, автор «Трактира», — он достойно воспел бы эту шашлычную, эти горы дымящегося мяса, эти изысканные яства в буфете, где Вер–харн наших дней, старина Эмиль Верхарн, чтобы сладострастно и упоительно восславить эту кермессу высокогорья, этих девушек — не девушек, а юных богинь, властительниц альпийских угодий, завсегдатаев здешних бесчисленных Олимпов?!.