— План — выловить именно лосося? — переспросил Шумейко. — А карась что, не годится?
Потапов, отойдя от обиды, вызванной отменой его распоряжения, затрясся от сдерживаемого смеха.
— Кунджа, микижа, кета, словом, лосось — вот лучшая рыба для эвена. Карасей они не любят — говорят, кости карася у них между ребрами выходят. Чуть пойдет лосось — хлеба они не едят, не покупают, целиком переходят на рыбу.
Эвен тоже засмеялся, сказал, что лучше кеты хлеба нет. Он был тут старшим, на балаганчике, несколько его рыбаков перебирали на уловах сети. Поражало на балаганчике обилие отходов при разделке лосося, валялись повсюду алые пласты рыбы, усеянные мухами, небрежно обрезанные мясистые хребтины, черная, уже запекшаяся, чавкала под ногами икра; лежала она и на бревнах — подсыхала для собак.
— А почему ее не засаливать? — ужаснулся Шумейко. — Какое все–таки пропадает добро!
— Да ведь они не любят соленую рыбу. А тем более икру — ее надо уметь еще засолить, сделать как полагается. Засолили как–то тут бочку, а она протухла. На икру специалист нужен. Икра без соли портится. Ее ведь не закоптишь. Ее в лед разве…
Молча и угрюмо шагал Шумейко по растоптанной, как бы еще волнующейся и вздыхающей плоти лосося, по нежной, кое–где сбитой уже в сухие смольно–вязкие комья икре, заглядывал в юкольники — коптильни, в одной из которых в непроглядном дыму сидела согбенная морщинистая эвенка в ветхом платьице и мягких ичигах. Подвязывала рыбу к вешалам, подсыпала в огонь душистые опилки… И, занимаясь своими обязанностями, между делом, будто мало ей было дыма, от которого слезились глаза и кожа собиралась складками, — курила она между делом короткую изгрызенную трубочку. Извечно заученными казались ее движения, раз навсегда был установлен круг ее желаний ‑ копченая, без соли, юкола, табак, который и курить можно и пожевать, водка, если поднесут, крепкий чай и работа. Шумейко уважительно наблюдал, как ловко, даже бесстрашно она орудует остро заточенным ножом, в два приема пластая крупных чавыч и нерок, — в два приема, небрежно и точно. Она умела делать свою работу с четкостью автомата, хотя едва ли уже видела самое рыбу, которую привычно пластала, — почти ослепла в постоянном дыму.
Шумейко спросил у эвена о плане, много ли рыбы уже сумели взять. Эвен назвал неутешительную — против плана — цифру.
— Да‑а, планово они своего не вылавливают, ленятся или черт их знает, — уныло заметил Потапов, — но зато беспланово ловят сколько влезет и даже больше. Ведь примерно сказать, они искони на рыбе живут и фактически ничего другого, кроме разве оленины, не едят. Вот и установи им здесь запрет на лов… Для приезжего русского лосось, можно сказать, забава, лакомство, а у местного жителя это привычная пища.
За мелкой суетой и малоприятными разговорами о добыче и использовании лосося не заметили, как и сумерки наступили. Вроде и вид здешней природы ничем особым не выделялся, но вот вдруг прорезалась во всей красоте ранее скрытая облачностью рафинадная глава давно притихшего вулкана.
Шумейко приостановился, дивясь.
— Ишь ты, зуб мудрости какой…
Уже и солнце село, а вулкан все пламенел — тихо истлевал и палево плавился снег на его склонах, на комканой филиграни отрогов.
— До чего же на Камчатке часты вот такие, ну, откровения, что ли, природы, — вздохнул Шумейко, не привычный к высоким словам, да и к тонким душевным движениям тойсе. И обернулся к эвену — уцепистому и неровному какому–то, будто в несколько узлов его вязали, а он нет–нет да и выпрямлялся. — Так как же нам с планом теперь быть? Оставишь своих оленеводов без рыбы? Да и ездовых собачек?..
Эвен хитренько — а был он к тому же навеселе — ухмыльнулся, бойко ответствуя:
— План есть, и будет, и знаем, где взять.
— А ты, видать, парень–жох!
Эвен развел руками: твоя власть, понимай как хочешь, инспектор…
В стороне безымянной протоки глухо тукнул выстрел.
Шумейко насторожился, повел головой, прислушиваясь.
— Где это? (Парни, у которых отобрали рыбу, давным–давно запустили мотор и уехали вниз по реке.)
Эвен опять вывернул в недоумении руки — хотя знал, видно, что соседствует кто–то под боком не с добром, а с камнем за пазухой.
— Ну ладно, — сказал, успокаиваясь, Шумейко, — я тут пройдусь мало–мало. Пока вы чай вскипятите. Вдоль протоки…
— Э, паря, там ты не пройдё–ошь, — предупредил его эвен. — Заломы, талина…
— А мне далеко и не нужно. Комаров покормить.