Глава 3
Князь Осип Иванович Щербатый — первый воевода Томского города — пришел в съезжую избу не в духе: мало того что мучила изжога в левом подреберье, так еще досаждал сон, что никак не мог забыться и травил душу своей неопределенностью и неразгаданностью.
Жена Аграфена, услышав сон, определила, что змеи к неприятностям, к измене, но так как змеи уползли, не укусили, то неприятности эти в конце концов пройдут…
Добро, коли пройдут, но поневоле задумался: может ли откуда прийти измена?.. Вроде везде его люди, везде его интерес блюдут. Всего три года минуло, как умершего брата Дмитрия здесь сменил на воеводстве в пятьдесят втором годе, а ныне пол-Сибири, почитай, в руках, ни один государев указ мимо Томска не пройдет, хотя и почитают Тобольск за сибирскую столицу, все воеводы городов сибирских его чтут и уважают… А в Томске иные хоть и бухтят, но все одно с его рук жрут… Никто супротив него вякнуть не посмеет, какая уж тут измена!
Он поморщился и потер ладонью вишневое аглинское сукно однорядки в левом подреберье и расстегнул две верхние серебряные пуговицы. Изжога не проходила.
У входа в съезжую услышал говор многоголосья. И почти сразу в его комнату, отделенную дощатой стенкой, вошел подьячий Захар Давыдов.
— Иосип Иванович, мужики пришли с Федькой Вязьмитиным, челобитную хотят подать.
— О чем челобитная?
— Не ведаю. Токмо тебе желают вручить.
Осип тяжело поднялся и вышел в приемную комнату. Справа за столом из толстых плах в свете из проруби косящатого окна скрипели перьями подьячие Ванька Кинозер и Кирька Якимов сын Попов.
Челобитчиков было шестеро, кроме Вязьмитина Максимка Зоркальцев, Ортюшка Евдокимов, Сёмка Генин, и Фома Леонтьев. За их спинами жался Семка Тельнов.
— Че вам? — нахмурился сурово воевода.
— О своих нужах челом бьем, Осип Иванович, вконец обнищали. Смилуйся, посодействуй! — ткнулся окладистой бородой в свою грудь Вязьмитин в полупоклоне.
Остальные дружно закивали.
— Хватит попусту жалиться, говори по делу!
— Немного ли берете на себя, мужичье? Не вами поставлен, не вам убирать! Чем вам Васька не угодил?
— Осип Иванович, Старков велит нам пахать государеву десятину за малых детей и покойников, а моему сыну десять лет. Какой из него пахарь? — с горечью махнул рукой Вязьмитин. — Мы люди государевы от тягла свово не отказываемся. Но от нашего разорения и государев интерес утратится!
— Васька Старков, князь, в прошлом 154 годе собрал для тебя с нас триста рублев, чтоб ты государеву десятину вдвое больше не отмерял, в длину девяносто сажен да поперек — сорок, а оставил бы, как и прежде, по царскому указу… — добавил Сёмка Генин.
— Я ж по государеву указу новому и делал больше.
— По новому указу государева десятина 2400 квадратных сажен, а Старков вновь 3600 намерил. Да за малых детей пахать велит, да за Степку Паламашного, коего ты в палачи взял, пахать же велит….
— Паламошного десятину я велел пахать. А вы как хотели, то ваше тягло!
— В таком разе государев интерес утратится, не сможем мы тако тягло исполнить.
— Куда вы денетесь! — топнул ногой воевода. — На правеж отправлю, кто тянуть не будет, как надобно!
— Мы, как государю надобно, завсегда тянуть готовы, однако не корысти Старкова либо кого другого! Посему прими от всего нашего крестьянского миру челобитную на Старкова, — протянул Вязьмитин свернутый в трубку лист бумаги.
Щербатый развернул лист и стал читать. Чем больше вчитывался, тем сильнее багровело от ярости его лицо. А тут еще Зоркальцев добавил:
— В нынешнем же году приезжал Васька в слободу Верхнюю в государев день ангела да ослопами и пинками выгнал нас на работу, а мы в то время молились за государя!
— Ты куда гнешь, морда мужичья! Может, по государеву слову Старкова пытать велишь? Он не за государев ли интерес радеет! Не будет по-вашему! Вот вам челобитная! — Князь двумя резкими рывками разорвал лист и бросил его в лицо Вязьмитину. — Пошли вон отсюда! Вон!
Мужики робко сбились в кучу, но Вязьмитин, побледнев, сказал:
— Дозволь, князь, послать челобитную в Москву по нашим нуждам!
Щербатый подскочил к нему, схватил за бороду, подтянул к себе и злобно выдохнул:
— Пошли вон, пока руки-ноги не переломал!
Он тычками вытолкал челобитчиков из съезжей.
Семен Тельнов пошел поначалу вместе со всеми, но потом решительно развернулся, вошел в съезжую и сразу бухнулся на колени перед еще неостывшим от гнева воеводой.
— Смилуйся, Осип Иванович, выслушай по сугубому делу!