С этого дня и легло между ними отчуждение, которое ни старый, ни молодой никак не могли перешагнуть. В хлопотах и заботах Василий Иванович часто забывал о Яковлеве, но, увидев его, мрачнел и так углублялся в свою работу, что к нему невозможно было подойти.
А работа действительно все больше и больше захватывала старика. Он приходил на завод рано утром и уходил глубоким вечером, забывая и о еде и об отдыхе. Временами Василию Ивановичу представлялось, что все происходит точно так, как было в двадцатые годы, когда из кустарной мастерской мучительно и трудно начал вырастать машиностроительный завод. Но тогда сам Полозов был молод, здоров и силен. Теперь здоровье ослабло, и, становясь к станку, он чувствовал, что настоящего, напряженного труда долго не выдержит, что руки дрожат, а глаза часто застилает светлый туман. Раньше он редко интересовался делами цеха и тем более — всего завода. Лишь в конце месяца он сравнивал показатели участков, смен и цехов, сердился, когда его участок, смена или цех отставали, ругал начальство, ругал рабочих, которые работали хуже других. Теперь же, по неясным для него самого причинам, он каждый день заходил на склад готовой продукции, ревниво считал и пересчитывал все, что выпущено за смену, и уходил или довольный, или рассерженный, старчески ворча и раздумывая, что еще предпринять, чтобы побольше выпустить мин. По привычке он иногда ругал тех, кто работал с ленцой, но быстро утихал, видя, что и так люди стараются из последних сил, что даже девчонки и подростки — ремесленники — сутками не уходят из цеха, а старые, из мертвых возрожденные станки не могут дать больше того, что дают. И все же каждый вечер шел он домой довольный, подсчитывая, сколько сделает ночная смена и сколько на следующий день будет отправлено мин на передовую. Эти подсчеты так вошли в привычку, что даже дома, читая сводку Совинформбюро, там, где сообщалось об успехах наших войск, он с нескрываемым довольством приговаривал:
— Конечно, разбили! Это наши миночки! Мы вчера им подбросили три сотенки, вот и турнули Гитлера!
Если же в сводках говорилось об оставлении городов и населенных пунктов, он мрачнел, сердито двигал седыми бровями и вполголоса бормотал:
— Яснее ясного! Подвезли наши мины, да не туда. И мало подвезли.
Все удачи и неудачи на фронте он связывал только с работой своего завода, уверяя и других, что именно те мины, которые выпускает завод, решают судьбу всей войны.
Самым горячим единомышленником и сторонником Василия Ивановича была Вера. Оберегая отца, она провожала его на работу, часто забегала в цех, а по вечерам сидела с ним над старенькой картой, где он чернильным карандашом отмечал ход войны. За эти тревожные месяцы у них выработались особые, совсем не похожие на прежние отношения. Они много разговаривали, с полуслова понимая друг друга, и в этих разговорах Василий Иванович увидел свою дочь совсем другой. Вся ее двадцатидвухлетняя жизнь прошла у него на глазах, и в его сознании Вера оставалась пусть взрослым, но все же ребенком. Сам человек горячий, веселый, общительный, он всегда потакал ее шалостям и детским забавам, из-за этого часто ссорился с женой. Даже когда шестнадцатилетняя Вера, учась в автомобильном техникуме, увлеклась старшекурсником — веселым и озорным украинцем Петей Лужко, Василий Иванович на все нападки жены неизменно повторял:
— А сама-то, сама, вспомни-ка, с пятнадцати лет вокруг меня увивалась.
Но, говоря так, он думал совсем другое. Хоть и нравился ему Лужко общительностью, живостью характера, но все-таки Василий Иванович считал, что это увлечение детское и оно пройдет, забудется, как проходит и забывается большинство детских увлечений. Особенно Василий Иванович уверился в этом, когда Лужко с последнего курса техникума поступил в военное училище и уехал в далекий от Москвы город. Но случилось совсем не так, как он предполагал. Разлука Веры и Лужко не только не нарушила их дружбы, но, наоборот, укрепила ее. Он не сразу заметил, что после отъезда Лужко Вера как-то сразу повзрослела. Правда, он отмечал, что после Лужко ни один парень не заходил к ним на квартиру, но значения этому не придавал, решив, что дочь встречается со своими сверстниками в техникуме или на работе. Но теперь, когда Вера была постоянно с ним, Василий Иванович понял, что она не только ни с кем не встречалась, но даже не замечала других парней. Четыре года не виделась она с Лужко, но все ее мысли были только о нем. Это отчетливо видел Василий Иванович по тому, как тревожно ожидала она его писем, как волновалась, получая фронтовые треугольники, как при одном только взгляде на фотографию Лужко загорались ее большие черные глаза и вспыхивало румянцем смуглое лицо. Такое постоянство радовало и в то же время пугало Василия Ивановича. Он не мало знал случаев в жизни, когда большая и искренняя любовь одного человека оказывалась обманутой и поруганной другим человеком. Особенно часто случалось это при долгих разлуках. Тогда обманувшийся в любви человек всю жизнь не мог восполнить душевной пустоты и чаще всего жил не тем, что давала ему жизнь, а несбыточными мечтами о возвращении к прошлому.