— Мэре…
Мэри остановилась и на секунду прикрыла глаза.
— Я скажу тебе, — проговорила она, — но не сейчас.
— Тогда давай уйдём отсюда, — сказал Понтер. Они с Мэри двинулись к лестнице. По дороге вниз им встретился уборщик в синем комбинезоне, шагающий вверх через две ступеньки, и Мэри показалось, что сердце сейчас выпрыгнет у неё из груди. Но нет, нет, то был Франко — она его знала довольно хорошо, и Франко был итальянцем. С карими глазами.
— О, профессор Воган! — сказал он. — Я думал, вы уехали на весь год!
— Так и есть, — ответила Мэри, пытаясь совладать с голосом. — Просто заехала в гости.
— Ну, тогда всего хорошего, — сказал Франко и пошёл дальше.
Мэри выдохнула и продолжила спуск. Она вышла из здания; Понтер следовал за ней по пятам. Они пошли к машине Мэри, но в этот раз она сделала большой крюк, чтобы не идти мимо сходящихся стен, у которых произошло нападение. Наконец, они добрались до парковки.
Сели в машину. Внутри было жарко как в аду. Обычно летом Мэри оставляла стёкла самую малость приспущенными — а на дворе всё ещё было лето, осень официально начнётся только 21 сентября — но в этот раз забыла, слишком много всего всколыхнулось у неё в голове от возвращения в Торонто.
Понтер моментально вспотел — он терпеть не мог жару. Мэри завела машину. Она нажала кнопку опускания стёкол и включила кондиционер на полную мощность. Через минуту он начал изрыгать холодный воздух.
Так они и сидели в машине, стоящей на парковке с включённым двигателем, пока Понтер не спросил:
— Итак?
Мэри снова подняла стёкла, боясь, что их услышит кто-нибудь, проходя мимо.
— Ты знаешь, что меня изнасиловали, — сказала она.
Понтер кивнул и легонько коснулся её руки.
— Я не сообщила о преступлении, — сказала Мэри.
— Без компаньонов и архивов алиби, — сказал Понтер, — в этом не было особого смысла. Ты говорила, что в вашем мире многие преступления остаются нераскрытыми.
— Да, но… — у Мэри перехватило горло, и она замолчала, пытаясь совладать с чувствами. — Но я не подумала о последствиях. На этой неделе в кампусе снова кого-то изнасиловали. Возле Фаркуарсон-билдинг — того здания, где мы были.
Глаза Понтера расширились.
— И ты считаешь, что это был тот же самый?
— Невозможно сказать с уверенностью, но…
Она не договорила, но Понтер определённо понял её мысль. Если бы она сообщила об изнасиловании, возможно, преступника схватили бы прежде, чем он надругался бы над кем-то ещё.
— Ты не могла предвидеть, что всё так случится, — сказал Понтер.
— Очень даже могла, — резко ответила Мэри.
— Ты знаешь, кто вторая жертва?
— Нет. Нет, об этом не сообщают. А что?
— Ты должна освободиться от этого бремени — а это возможно лишь путём прощения.
Мэри почувствовала, как затвердела её спина.
— Я бы не смогла смотреть ей в глаза, — сказала он. — После того, чему я позволила случиться…
— То была не твоя вина, — сказал Понтер.
— Я собиралась сделать то, что должна была, — сказала Мэри. — За этим я и приехала сюда, в кампус. Я хотела передать улики в полицию.
— Они были в пропавших контейнерах?
Мэри кивнула. В машине к этому времени уже стало совсем холодно, но она не выключала кондиционер. Она должна страдать, она этого заслужила.
Не дождавшись от Мэри продолжения, Понтер сказал:
— Если ты не можешь попросить прощения у других жертв, тогда ты должна простить сама себя.
Мэри немного подумала над этим, а потом, ни слова не говоря, переключилась на заднюю передачу и начала выезжать с парковочного места.
— Куда мы едем? — спросил Понтер. — К тебе домой?
— Не совсем, — сказала Мэри, разворачивая машину и направляя её к выезду с парковки.
Мэри вошла в деревянную исповедальню, встала коленями на специальную подушечку и перекрестилась. Маленькое окошко в стене, отделяющей её от священника, открылось, и она увидела профиль отца Калдикотта, вырисовывающийся на фоне деревянных планок.
— Простите меня, отче, — сказала Мэри, — ибо я согрешила.
У Калдикотта был лёгкий ирландский акцент, хоть он и прожил в Канаде уже сорок лет. — Как давно ты последний раз исповедалась, дочь моя?
— В январе. Восемь месяцев.
— Расскажи мне о твоём прегрешении. — Его тон остался нейтральным, не содержал ни упрёка, ни осуждения.
Мэри открыла рот, но слова не шли. Через некоторое время священник подбодрил её:
— Дитя моё…?
Мэри сделала глубокий вдох и медленно выдохнула.
— Я… меня изнасиловали.