Уже почти совсем стемнело. Мэри с удивлением обнаружила, что машина уже не пробирается через дикую местность, а едет по самому Центру Салдака. Уличное освещение практически отсутствовало; Мэри видела, что водительница смотрит не наружу сквозь прозрачную переднюю стену транспортного куба, а в квадратный инфракрасный монитор, вделанный в приборную панель прямо перед ней.
Машина опустилась на землю, и её боковая поверхность сложилась гармошкой, впустив внутрь зябкий ночной воздух.
— Приехали, — сказала водительница. — Вон тот дом, видите? — Она указала на причудливой формы строение, смутно виднеющееся метрах в пятнадцати.
Мэри поблагодарила её и вышла. Поначалу она собиралась пройти прямо к дому — ей было не по себе одной ночью на улице в этом странном мире. Но потом она остановилась и посмотрела на небо.
Звёзды сияли над головой во всём своём великолепии, и Млечный Путь был отчётливо виден. Как его называл Понтер той ночью в Садбери? «Ночная Река», вот как.
А вон там Большой Ковш — Голова Мамонта. Мэри провела воображаемую линию через опорные звёзды и быстро нашла Полярную звезду, что означало, что она стоит лицом к северу. Она нашарила в сумочке компас, который взяла с собой по просьбе Джока Кригера, но было слишком темно, чтобы разглядеть стрелку. Так что, насмотревшись на небесное великолепие, Мэри подошла к дому Лурт и попросила компаньон поставить хозяев в известность о её приходе.
Мгновение спустя дверь открылась, и за ней показалась ещё одна женщина-неандерталка.
— Здравый день, — произнесла она — или, по крайней мере, так перевёл её слова компаньон.
— Здравствуйте, — сказала Мэри. — Ой, секундочку. — Из двери падало достаточно света; Мэри взглянула на стрелку компаса и почувствовала, как глаза у неё лезут на лоб. Окрашенный конец стрелки — синий конец, в отличие от металлически блестящего противоположного — указывал в направлении Полярной звезды, туда же, куда указывал бы по другую сторону портала. Несмотря на то, что сказал Джок, реверсия магнитного поля, похоже, ещё не происходила на этой версии Земли.
Мэри отлично провела вечер в доме Лурт, познакомившись с маленьким сыном Адекора Дабом и остальными членами её семьи. Единственный по-настоящему неловкий момент случился, когда ей пришлось воспользоваться туалетом. Лурт показала ей, где он находится, но, увидев то, что находилось внутри, Мэри пришла в полнейшее замешательство. Наверное, с минуту она тупо его разглядывала, а потом вышла и подозвала Лурт.
— Прошу прощения, — сказала Мэри, — но… видите ли, это совершенно не похоже на туалеты в моём мире. Я совершенно не понимаю, как…
Лурт засмеялась.
— Простите! — сказала она. — Вот. Вы помещаете ноги вот в эти стремена, хватаетесь вот за эти кольца вот так…
Мэри осознала, что для того, чтобы это проделать, придётся полностью снять с себя штаны, однако на стене был крючок, по-видимому, специально, чтобы их на него вешать. На самом деле это оказалось довольно удобно, хотя она вскрикнула от неожиданности, когда влажная губкообразная штуковина сама по себе начала её вытирать.
Мэри не заметила в туалете ничего, что можно бы было читать. У неё дома в Торонто на туалетном бачке всегда лежали последние номера «The Atlantic Monthly», «Canadian Geographic», «Utne Reader», «Музыки кантри» и «Мира кроссвордов». Впрочем, подумала она, неандертальцы с их чувствительным нюхом даже при идеально работающей канализации, наверное, стараются не задерживаться в туалете дольше необходимого.
Мэри спала в ту ночь на груде диванных подушек, сложенных на полу. Поначалу ей было неудобно: она привыкла к более однородной плоской поверхности, но Лурт показала ей, как разложить подушки в нужном порядке, чтобы они образовали опору для шеи и спины, развели колени и так далее. Несмотря на всю непривычность такой позы, Мэри чувствовала себя абсолютно вымотанной и моментально заснула.
На следующее утро Мэри пошла с Лурт к ней на работу. Здание, в котором она работала, в отличие от большинства зданий Центра, было полностью выстроено из камня — как объяснила Лурт, на случай пожара или взрыва, если какой-нибудь эксперимент пойдёт не так.
Лурт работала с шестью другими женщинами-химичками, и Мэри уже приобрела привычку рассортировывать их по поколениям, хотя вместо того, чтобы называть их, как Понтер, «146-я», «145-я», «144-я», «143-я» и «142-я», по количеству десятилетий, прошедших от начала отсчёта поколений, она думала о них как о женщинах под тридцать, сорок, пятьдесят, шестьдесят и семьдесят. И хотя неандертальские женщины старели не совсем так, как женщины Homo sapiens — надбровный валик, натягивая кожу, похоже, несколько препятствовал образованию морщин — Мэри без труда определяла, кто к какой группе принадлежит. В условиях, когда люди рождаются раз в десять лет, идея скрывать свой возраст, должно быть, никогда не приходила в голову неандертальским женщинам.