Крестьяне молчали. Один из них сказал:
— Против вас, Жихлинский, мы ничего не имеем, — мы на сына вашего серчаем за то, что он мужика убил.
— Вот я! — раздался в эту минуту голос Натана, распахнувшего ворота и вбежавшего во двор.
Он схватил первого попавшегося крестьянского парня за бока, поднял его и с размаху посадил наземь. Даже кости хрустнули… Мужики кинулись на Натана. Но тот, схватив другого парня, поднял его и, размахивая им, как дубиной, обрушил на головы противникам… Тут во двор ввалился весь Койлерский переулок, вооруженный чем попало, и, перемешавшись с мужиками, начал орудовать… Но вдруг раздался голос реб Исроела:
— Стойте! Он человека убил, — пусть сам защищается!
И Натан стал защищаться. Не выпуская парня из рук, он продолжал размахивать им и бить по головам наступающих… Мужики падали как подкошенные. Одному из крестьян удалось хватить Натана заступом по темени. По лицу Натана потекла кровь, но он не дрогнул, еще глубже врезался в толпу, выхватил у кого-то из рук заступ и стал им колотить по чем попало.
Казалось, в парня вселилась нечистая сила и нагнетает кровь в его мощные руки. Вот-вот лопнут жилы… Кто-то саданул Натана железякой в бок, он согнулся, на минуту остановился, но тут же выпрямился и снова устремился вперед… Кто-то подошел сзади и ухватил его за руки. Натан начал отбиваться ногами, кусаться… Но боль в боку давала себя знать…
— Ах вы пся крев[23] — вдруг, словно из-под земли, выросла Юзефа с киркой в руках и замахнулась на крестьянина, державшего за руки Натана. — Вы панича убили! Я вам дам!..
Она киркой отогнала мужиков от Натана. Держась за бок и клонясь к земле, тот все еще пытался ударить заступом одного из наседавших… Наконец Юзефе удалось увести парня и уложить в кровать…
Крестьяне хотели было последовать за ним, но, увидав вооруженных обитателей Койлерского переулка, отступили. Во дворе остались — лишь семь-восемь раненых да лужи крови. Расходясь, мужики говорили об Юзефе:
— А та стерва вовсе не жидовка!..
Кое-как пережив этот день, Синагогальная улочка вылезла из-за печей, из-за шкафов, из ям, спустилась с чердаков. На следующий день, придя в синагогу, они приветствовали друг друга, славили бога, а после моления послали за водкой и закуской. Решено было собраться и устроить небольшую трапезу. Касриел и Азриел, зятья реб Исроела, обещали добыть у тестя Натановых голубей. А так как «сынок» лежит чуть ли не на смертном одре, то тесть, надо думать, возражать не станет. И, конечно, сам бог велел, чтобы евреи на этой трапезе съели злосчастных голубей, из-за которых люди так пострадали… Да и вообще надо покончить с голубями, чтобы и в заводе их больше не было у евреев и чтоб не навлекать бед на свою голову.
Так и сделали. Оба зятя после моления пришли к тестю, переговорили, поднялись на чердак, забрали всех голубей и отослали к резнику.
Натан лежал мертвенно-бледный, тяжело дышал. На забинтованной голове — пузырь со льдом, губы стиснуты. Возле него сидела Юзефа, выполняя все его требования. Он услыхал, что по чердаку кто-то ходит, услыхал хлопанье крыльев… Натан пытался приподняться, но не мог. Скинув с себя одеяло, он лежал и прислушивался.
Парень смотрел на Юзефу и пальцем указывал на потолок. Девушка поднялась на чердак и принесла ему пару маленьких, едва оперившихся голубков, у которых только что отняли мать.
Птенцы беспомощно хлопали почти голыми крылышками и что-то искали… Тоненькие шейки, обтянутые нежной кожицей, под которой двигалась хрупкая косточка, то морщились, то вытягивались, когда голубки запрокидывали головки и прятали их под крыло.
Натан взял птенцов, закусил губу, оттолкнул ногой стул, стоявший возле кровати. Птенцы дрожали у него в руке… Он посадил их на грудь, под сорочку, нежно прижал и старался согреть… Они лежали у него на груди и о чем-то просили, немощно шевеля крылышками.
Натан еще сильнее побледнел, глаза его закатились, нос заострился, губы плотно сомкнулись…
В доме все притихло, только легкий ветер чуть шумел за окном. Обитатели дома ушли, словно опасаясь бури, которая вот-вот разразится и все уничтожит…
Натан чувствовал, как трепещут птенцы у него на груди. Его глаза расширились и налились кровью.