Пришел на базар, к рундуку Крадника. Там подняли шум: «Колак ходит с ребятенком!»
Крадник подозвал его:
— Где это ты парнишку подцепил?
Крадничиха вскочила, подбежала к Боруху, несколько раз вытерла фартуком лицо, рассмеялась и стала похлопывать мальчонку по пухлой ножке:
— Колак, ведь это же твой! Чтоб ты так жил! А глазенки у него… Готова поклясться, что это от той самой… от Марины толстоносой: носик у него точно такой, чтоб ты так жил! Ребенок — игрушка! Дай-ка его, дай сюда!
Она взяла младенца и стала подбрасывать его на руках, приговаривая:
— Вот так, бутуз этакий! Вот так…
Сам Крадник, однорукий «учитель» карманников, не спеша поднимается с места, подходит, разглядывает малыша и, хлопая Боруха по плечу, говорит:
— Ничего, парнишка ладный… Ловко будет в слуховые окошки пролезать! Мать-то кто?
— Провались она к дьяволу, где бы ни была! Удрала ночью, подсвечники унесла!..
— А ребенка бросила?
— Бросила.
— Гм-м! Нехорошо… скверно… — говорит старик, почесывая голову.
Приходит молодой Крадник и говорит, обращаясь к Колаку:
— Ничего, придется тебе «работу» отставить. Нянькой заделаться… Сыграла она с тобой шутку, — ловко!
— Пускай твои мозги за меня не сохнут! Бог, говорят, — отец, а Колак — это Колак!
Борух взял ребенка на руки и пошел по городу. Ему казалось, что люди глядят ему вслед, тыкают пальцами и смеются над ним.
Он остановился возле одной из лавок и прокричал:
— Чего регочете? У человека ребенок. Вам можно детей иметь, холера вас возьми, а мне нельзя?!
Он вышел за город, дошел до леса и сел возле пруда.
Кругом не было ни души. Только ветви деревьев печально шумели, роняя осенние желтые листья. Издалека доносился плеск воды, струившейся по камням. Борух положил ребенка и с горечью смотрел на него. Мальчик молча смотрел на отца и сосал ручонку, будто думая о чем-то или вспоминая мир, из которого он пришел.
Колак понятия не имел, что ему делать с ребенком. Минуту он думал, как от него избавиться… Но тут же его охватила неуемная жалость к своему сынишке, к своей плоти и крови. Он взял мальчонку на руки, крепко прижал к себе и смотрел на него с такой грустью и любовью, что ребенок почувствовал теплоту обращенного к нему взгляда и, как бы в ответ, улыбнулся.
— Кто ты такой, Шлемочка, кто ты? Где твоя мама? Ты к мамке хочешь? Да?
Ребенок дрыгал ножками и улыбался ласково и нежно.
В личике мальчика Борух узнавал свое лицо, от этого у него по всему телу разливалась неведомая теплота. Он и сам стал улыбаться, его радовало, что есть еще кто-то, на него похожий.
— Маленький Колак! — сказал он, обращаясь к ребенку. — Ну, конечно, ты маленький Колак! И будешь ты бравым парнем, будешь по чердакам лазить, замки обивать и телячьи шкуры воровать! И будут у тебя дети, и мамка от них удерет… А ты со своими ребятами будешь по миру ходить? Да? Ты — кто? Маленький Колак? Да? Ты — Колак, и я — Колак… Ты — я? Да? Мой… мой!..
Он прикрыл ребенка жилеткой и грел свое грязное тело нежным тельцем ребенка. Мальчик наклонил голову и что-то искал, хватал пальцы отца, сосал…
— Нет, не ищи, брат, нет у меня титьки… Не дал мне бог, и кормить тебя мне нечем… Были б у меня для тебя груди, никому бы их не продавал… Никому бы их не отдал… Я бы от тебя не удрал.
Он положил мальчика на берег пруда, а сам встал возле дерева и наблюдал: ребенок лежал, сосал свои руки, сучил ножками и тихонько скулил: «Ма-ма, мам-м-м-ма!»
Борух отошел подальше, встал у другого дерева, будто крадучись от самого себя… Слух еще воспринимал тихий плач ребенка. Так отходил он от дерева к дереву, пока совсем не стало слышно и видно мальчика. Тогда он бросился бежать. Он бежал далеко, лес остался позади, но в ушах у Боруха все еще звучал детский плач… Ему казалось, что вот сейчас мальчик скатился в воду… Сердце ныло, ныло… Нестерпимая боль охватила темя, руки дрожали, а он все бежал и бежал.
Вдруг он остановился. Оглянулся и побежал обратно — к лесу, к берегу пруда.
Он застал ребенка громко плачущим: «Мам-ма! Папа! Мам-ма! Пап-па!..»
Борух взял его на руки и пошел к ближайшим домам, что за лесом. Ходил от дома к дому и просил жалостным голосом:
— Дайте ребенку, сироте, ложку молока! Не пожалейте сироте ложечку молока!..
Дело обычное…
Пер. М. Шамбадал
Фейгеле, как и все молодые девушки, любит и пококетничать и принарядиться.
В будни ей некогда заниматься такими глупостями: работы, не сглазить бы, по горло, шить надо. Квартира стоит дорого, а дела не слишком хороши. Отец зарабатывает немного, а до трехсот рублей приданого не хватает еще порядочно, к тому же мама берет из этих денег понемножку, когда ей не на что субботу справить.