— Вот это наш художник, гордость Ист-Сайда. — Великолепная улыбка, которой умеют улыбаться богачи, получилась у нее удивительно естественно, блестящие маленькие зубки сверкнули, и она кокетливо вскинула голову.
Бухгольц покраснел. Но чувствовал он в это время лишь обнаженную руку мисс Фойрстер в своей руке, вдыхал запах гвоздики, шедший от ее груди, и это значило сейчас для него больше, чем вся выставка вместе с миллионером-филантропом. Если бы можно было сбросить с себя эти тесные ботинки, думал он, и сорвать этот жесткий воротничок, который давит шею, было бы совсем хорошо, больше ничего бы и не нужно.
Филантроп подал ему руку, пожелал счастья и выразил надежду, что Бухгольц с пользой употребит время, которое проведет в Европе.
Бухгольц молчал, лишь кивал поддакивающе головой.
— Я буду всякий раз рад слышать о вашем прогрессе, — добавил миллионер.
Бухгольц молчал и продолжал поддакивающе кивать головой.
— А по возвращении вы найдете вашего «Самсона» в моих садах в Лонг-Бренче. Об этом распорядится мистер Дейвис. Вы, надеюсь, не будете этим огорчены.
Бухгольц смотрел на него, широко раскрыв глаза.
— Для мистера Бухгольца, для такого молодого художника, как он, несомненно большая честь — иметь свое произведение среди вашей прославленной коллекции, — растроганно ответила мисс Фойрстер. Бухгольц утвердительно кивал головой.
Миллионер подал скульптору руку, пожелал ему «бон вояж»[109] и покинул выставку.
Мисс Фойрстер оставила Бухгольца и подошла к репортерам, чтобы с восторгом рассказать им новости, и вскоре всему залу стало известно, что миллионер купил «Самсона» для своего сада в Лонг-Бренче. Новость эта вызвала большое удовлетворение среди посетителей выставки, все желали Бухгольцу счастья, а заодно желали кое-чего и мисс Фойрстер…
Мисс Фойрстер вернулась к Бухгольцу, который снова спрятался в свой уголок, и положила ему на плечо свои обнаженные легкие руки.
— Вы, кажется, родились в шелковой сорочке, Бухгольц, — сказала она с искренней радостью, — сразу же, на первой выставке, иметь такой успех!
Бухгольц словно бессознательно протянул ей руку, она охотно подала ему свою и растроганно сказала:
— Поздравляю вас от всей души. Верю, что вы все это истинно заслужили.
Бухгольц задержал ее маленькую руку в своей и смотрел на ее пальцы.
— Ваша душа поселилась на кончиках ваших пальцев, — сказал он, ободренный успехом.
Она осторожно, не спеша, вытащила свои маленькие прохладные пальцы из его теплой руки и покраснела.
Тут она вдруг заметила, как маленькая Двойра стоит, забившись в уголок, и смотрит на них. Она поспешно бросилась к ней:
— Где ты была? Я тебя все время разыскиваю!
Двойра, собственно, не хотела идти на выставку. Она предчувствовала, что испытает там только отчужденность и неловкость. Разве она не радовалась успеху Бухгольца? Разве она не ждала этого? Разве не надеялась? Не верила, что этот день наступит? А когда этот день пришел, ей хочется спрятаться от него. Но Бухгольц был с самого утра так взволнован и так просил ее прийти, что у нее не хватило духу отказать ему. Он чувствовал себя покинутым, потерянным, не знал, как все получится. Ему казалось, что выставка окажется страшным провалом, что люди, увидев его неуклюжую лепню, станут смеяться, тут только и станет видно, что он ничтожество. И хотя все зрители хвалили его работы, хотя и газеты уже писали о них, он все же не верил, что его работы действительно стоят похвал, что он не станет посмешищем в глазах людей. Он смотрел на Двойру. И она, почувствовав, что нужна ему, оделась — что бы ни случилось, она должна быть возле него. Она нарядилась, насколько это было возможно, надела новое черное шелковое платье, которое Бухгольц купил ей, повязала голову «цыганским» платком, который Бухгольц так любит, навешала на себя всяких ожерелий, причесала, насколько это удалось, свои густые локоны и пошла на выставку. Но, войдя в зал выставки, она увидела столько людей, столько важных лиц, что сразу же почувствовала себя здесь чужой и лишней. Бухгольца тут же оторвали от нее — он ведь обязан быть с этими «важными» лицами, а она забралась в уголок, чтобы никто ее не видел, и стояла там.