Она разглядывала мисс Фойрстер и видела, как та суетится, как красиво одета, как захвачена и живет выставкой Бухгольца, как принимает гостей, всем улыбается, настраивает всех на дружеский лад. Первое, что Двойра ощутила, это чувство благодарности. Ей думалось: почему она все это делает? Какая она добрая! Потом исподтишка подкралась и стала Двойру грызть зависть. И Двойре думалось: на что вообще понадобилась вся эта выставка? Ей припомнилась их прежняя жизнь, как она работала, а Бухгольц отдавал себя искусству. «Мы были бы счастливее без этого…» И досада брала — зачем вообще понадобилась эта затея?.. Но тут же, вспомнив о Бухгольце, спохватывалась и говорила себе: «Разве я могу спрятать Бухгольца для себя одной? Разве он сотворен для меня одной? Как я глупа!» Но с чувством зависти к мисс Фойрстер она не могла справиться. Да, она завидовала, завидовала тому, что мисс умеет так красиво одеваться, так складно говорить, любезничать, обходиться с людьми и столько помогать этим Бухгольцу. «А меня кто чему учил?» — говорила она и, вспоминая мир нищеты, из которого вышла, проникалась жалостью к себе.
Сердце ее загорелось, глаза начали сверкать. Но она сдержалась и стала себе выговаривать: «Какая я нехорошая! Она так много помогает Бухгольцу; она добыла для него пособие; она устроила его выставку; она благожелательно располагает к нему людей. А я плохо отношусь к ней, дурно думаю о ней». Но чувству зависти, что сделать все это для Бухгольца смогла не она, а другая, этому чувству она никакого противодействия не могла в себе найти. Оно всецело овладело ею, она покраснела и со злостью кусала губы.
— Все это не нужно было… Не будь этого, для Бухгольца, может, было бы гораздо лучше, — пыталась она себя уговорить.
Но в душе она знала, что это не так, что Бухгольцу это нужно, что не может художник без этого жить. Она видела его раньше… И видит теперь, как он, словно ребенок, радуется предстоящей поездке в Европу. Как он дрожал, готовясь к выставке, думал о ней целые ночи! И тут неведомо откуда выплыла мысль, от которой она содрогнулась. «Ведь мисс Фойрстер была бы хорошей женой для Бухгольца. Она была бы ему подмогой в жизни. А я, чем я могу ему помочь? Что я могу для него сделать? Все, что я могла, я уже сделала. Теперь я ему уже не нужна, и он будет чувствовать себя несчастным со мной. Что я могу сказать ему об искусстве? Мисс Фойрстер так образованна, так много знает, так много может ему помочь, так много может для него сделать».
И помимо воли ей представилось, что Бухгольц не ее муж, а она не его жена, он — брат, близкий, близкий друг. Двойра думает о том, как сделать для него благо, и, сравнивая себя с мисс Фойрстер, приходит к заключению, что Бухгольцу лучше всего уехать в Европу с той, а не с ней… Мисс Фойрстер, с ее образованием, красотой, добротой, уменьем обходиться с людьми… Бухгольц будет так счастлив с ней.
«Боже, боже, что за мысли у меня, о чем я думаю! Нет, нет, это не так. Я нехорошая, дурная.
Это мой Бухгольц, и я не дам отнять его у меня. Я, я нашла его для себя, я увидела его, когда никто, никто его не видел. Он сам это сказал, сам… Без меня он будет несчастен… не сможет ничего делать. Он сам это сказал, сам». — Ее губы дрожали.
«А будет ли он вправду несчастен без меня, когда он будет с ней?» — эта мысль сверлила ее мозг, сердце сжималось.
В эту минуту она вдруг увидела мисс Фойрстер, та улыбалась ей так дружелюбно, что перед этой улыбкой растаяли все сомнения.
— Где ты была, маленькая Двойра? Я ведь сегодня совсем тебя не видела. Вы с Бухгольцем обязательно должны сегодня прийти ко мне. Я собираю общество, чтобы отпраздновать успех Бухгольца. Ты обязательно должна прийти, будут все наши друзья: Мошкович, Фрейер, еще я пригласила Ноделя и много новых друзей, которых Бухгольц должен знать.
В эту минуту она заметила появление в зале нового лица.
— Прости, маленькая Двойра, я должна Бухгольца представить этому господину. Он редактор газеты и может много сделать для Бухгольца. До свидания, до вечера! — Маленькими шажками она быстро удалилась и, подставив Бухгольцу свой обнаженный локоть, подвела его к новоприбывшему господину.