В Койлерском переулке стоял большой деревянный одноэтажный дом с длинными скамьями перед входом. Место это так и называлось — «на скамейках», там собирались парни и усаживались у дверей. В доме жил реб[11] Исроел Жихлинский.
Это был старейший и наиболее уважаемый гражданин Койлерского переулка, один из тех, кто еще помнил времена, когда кружка спирта не стоила и алтына. Старику стукнуло семьдесят лет, но ходил он еще без палки и очков не носил. Когда, бывало, реб Исроел, часа два погонявшись за быком, сорвавшимся с привязи, в конце концов схватит его за рога, да так, что тому ничего не остается, как согнуть свою упрямую шею, старик покряхтит и скажет с усмешкой: «Эх, куда былая силушка девалась!»
Реб Исроел Жихлинский был крупным скотопромышленником. Торговал он с немцами и, скупая скот во всей округе, ворочал большими тысячами. Его уважали все — и евреи и русские, ведь этот человек давал людям возможность заработать. Ему сдавали деньги на хранение, у него брали взаймы, к нему шли за советом, приходили улаживать споры, и как реб Исроел скажет, так тому и быть. Реб Исроел мог и пощечиной, наградить самого сильного «славного парня» (если это было необходимо) — ему перечить не станешь. А если бы кто осмелился — его бы тут же прикончили парни Койлерского переулка. В доме реб Исроела харчевалась вся молодежь переулка — и евреи и русские; они перегоняли быков в Лодзь или к границе. Ночевали парни в хлевах рядом с конями, быками и овцами. Харчи в доме реб Исроела не прятали, хлеб и масло всегда стояли на столе — входи, отрезай ломоть и шагай своей дорогой. В доме было полное изобилие: коровы, быки, лошади, козы, овцы, гуси… Под замком ничего не держали. Тут, брат, не украдешь — убьют на месте! Если в городе кого-нибудь обижали, шли жаловаться к реб Исроелу. Да, реб Исроел был строг. Обидчиков он награждал такими оплеухами, что они их помнили всю свою жизнь! Однажды в пятницу вечером еврей-хасид[12], арендовавший винокурню у городского барина, устроил ревизию у некоей вдовы и обнаружил у нее запас спирта. Несчастную женщину засадили в кутузку. Сочувствующие прибежали к реб Исроелу. Тот взял свою палку, вышел на улицу и встретил хасида.
— Выпусти вдову из кутузки, говорю я тебе!
— Реб Исроел, посудите сами, она отнимает у меня заработок!
Реб Исроел не любил тратить лишних слов. Сказав это, он вернулся домой, а два дюжих молодца тем временем пришли к хасиду в кабак, выкатили на улицу две бочки со спиртом и вывернули краны: «Берите, мол, кто хочет!» И справили тогда евреи Койлерского переулка славную субботу, много пьяных валялось на улице, а шинкарю вдобавок наставили фонарей под глазами, пообещав на следующей неделе повторить — и поди жалуйся господу богу!
Войдет в дом к реб Исроелу увалень и остановится у большого шкафа.
— Ну, что скажешь, портновская голова? — спрашивает реб Исроел, награждая парня пощечинами. — Говорят, мать свою бьешь! А кто тебя кормил до сих пор? Другой чуть поперек ей молвит, за нож хватаешься?
— Реб Исроел, так ведь мать-то — моя! Мне можно, а другому — хворобу! Потроха выпущу! Не так ли, реб Исроел?..
— А тебе чего, детка?
— Да вон тот жук, у которого керосиновый склад, сулит мне красненькую, если я ночью перелезу через забор к его конкуренту, Иоськиному зятю, и устрою там «море разливанное» с бочками керосина.
— А я тебя вздую! Красненькую возьми, а ему кукиш покажи.
— Так он бумажку вперед давать не хочет.
— А ты скажи, чтобы он деньги у меня заложил, а сам ступай к Иоськиному зятю, — пусть он завтра поутру гвалт поднимет, мол, бочкам его глаза протерли… Я тебе красненькую отдам, а если этот жук потом к тебе придираться станет, дай ему в зубы!..
12