— Ну вот, можешь же, когда хочешь! «Не умею, не умею!…» — передразнила Настя. От досады я крякнул. Второй раз мне этот трюк не удастся.
— Гони вперед. Вон туда, — указала рукой.
— Да не быстро, блин! Аккуратнее! Мы ж не дрова тебе! — опять ругнулся сзади Михалыч.
Поле было неровным, рельефным. Через несколько минут мы оказались на самой его высокой точке. Под нами впереди расположился поселок. Он был небольшим, и в большинстве своем недостроенным.
Вылезли из «Мерседеса», с упоением разминая ноги после дикой получасовой тряски. Иначе водить я пока не умею. Ведьма тем временем всматривалась в поселок, приложив ладонь ко лбу, словно козырек — солнце уже начало подниматься над горизонтом.
— Михалыч, сколько до ближайшего дома? — кивнула она в ту сторону.
Десантник нахмурился.
— Метров триста.
— А до дальнего сколько?
— Ну, метров семьсот. Наверное… — неуверенно добавил он.
Настя в уме что-то прикинула и распорядилась
— Далековато. Ну, да ладно, цели не муравьи — попадем. Давай Бароева сюда. Миша открой багажник, будешь помогать, — это уже мне.
Я послушно открыл багажник и обалдел. Моему изумленному взору предстала труба РПГ «с какими-то тамо навортами, в душе не знаю какими…», о которой я совсем забыл. Сзади подошла Настя и нежно обняла меня.
— Миш, потерпи, пожалуйста. Это последний раз. Я знаю, тебе трудно.
— А вдруг там мирные люди? — вздохнул я.
— Ты сам в это веришь? — Она скривилась. — Я не буду бить по домам с мирными людьми. Да и нет тут почти никого, поселок только строится. Зато эффект получится просто потрясающий! Такое эти дяденьки надолго запомнят.
Я аккуратно развернулся и она прижалась к груди.
— Я должна это сделать. Просто чувствую что должна. Понимаешь?
— Ты ответишь за всё это. Ангел называет это «страшным судом», хотя говорит, что это немного не то, что мы думаем.
Она горько усмехнулась и отстранилась. И, посмотрев мне прямо в глаза, произнесла:
— Я знаю. Слишком уж за многое мне придется отвечать. Слишком много ошибок я в жизни совершила, не только это.
Присела край багажника. Глубоко вздохнула.
— Миш, всё не так просто. Ты считаешь, что я приехала мстить, так? Ну, скажи, ты же так думаешь!
Я кивнул.
— Да, так.
— Ты ошибаешься. — Она помолчала, подбирая слова. — Думаешь я не понимаю, что ничего не изменю? Понимаю! Все я понимаю!
Ведь эти бандиты, мафия… Это всего лишь бандиты и мафия! — «сформулировала» она. — Они гнойный нарыв общества, но это всего лишь нарыв на больном теле! Следствие болезни, а не причина! Наше общество больно. Все мы больны, только потому эти гнойники и смогли вылезти.
Корень зла надо искать не в Бароевых и Антонинах Петровнах, Миш, а в Степанидах Сергеевных. В таких, как она. В учителях и воспитателях, издевающихся над учениками. В обывателях, смотрящих на все это как на должное. В родителях, ненавидящих чужих детей потому, что они чужие.
— …В тех, кто не считает других людей людьми! — чуть не вскричала она, и я почувствовал, как ей больно. И что выговориться надо — от этого боль тупеет, ей становится легче. — В тех, кто создал общество, в котором стать хорошей воровкой — неплохая жизненная альтернатива панели.
До них не добраться. Да, я, при всей подготовке, до них не доберусь. — Она вздохнула и опустила голову. — Нельзя изменить ВСЁ общество. Нельзя в одночасье поменять установки и стереотипы целого народа, целого поколения. Это никому не под силу.
Помолчала, затем продолжила, с новой силой и новой энергией:
— Я не могу добраться до Степаниды, хотя эта тварь гораздо более виновна в смерти Янки, чем заведующая. Я не могу добраться до миллионов «добропорядочных граждан», хоть и не считающих, что все это правильно, но поступающих так, как велит им наше больное общество, вопреки собственным рассуждением за кружечкой пива. Я просто ничего не смогу им доказать!
А бандиты… Они виновны в другом. Они не считают всех остальных людьми, и их не сдерживают законы, как разных Степанид. Они издеваются над другими, считая себя безнаказанными, и должны за это ответить. Не за маленький детский дом, а за все преступления, которые совершили, и за которые никогда не понесут ответственности.
Я не мщу, Миша. — Ее глаза сверкнули, и я почувствовал в них такую силу, такую энергию, что голова чуть не закружилась от мощи. — И приехала сюда не чтобы мстить. И даже не наказывать.