— На основании того, что я старше и опытнее! — попыталась сформулировать ведьма, все еще надеясь на консенсус.
— Неправда. — Я постарался вложить в голос всю холодность, на какую был способен. — Я старше то ли на полгода, то ли на год. Возраст не катит. А откуда ты взяла критерии опытности? Для меня не является критерием то, что на тебе больше трупов, чем на мне. Во всем же остальном ты ничем не лучше, такая же, как и все, как и я.
Она позеленела от злости, но вновь не смогла быстро ответить.
— На основании того, что я сильнее! — рыкнула она. — И потому буду отдавать приказы слабакам, даже не умеющим постоять за себя, не говоря уже о том, чтобы работать мозгами! И если я сказала что-то делать, значит бери и делай, и…
Договорить не успела. Презрительно усмехнувшись, я сделал самую безрассудную в своей жизни вещь — повернулся и приставил к ее виску пистолет.
— Теперь я сильнее. И я приказываю. Мы никуда не возвращаемся и никого не убиваем. Мы вообще валим отсюда как можно быстрее по добру по здорову. Есть возражения?
Да, эффект был неслабый. Она обалдела. И о степени ее обалдения можно было судить по тонкой кровавой струйке, стекающей с моего кадыка.
— Только попробуй!
Как и когда она выхватила нож и поднесла к моему горлу, не заметил. Лишь уловил движение, колебание воздуха, но перехватить руку было выше моих сил. Однако, вот сучка, а?
— Я успею спустить курок. Даже рефлекторно, — мило улыбнулся я, неуловимым движением снимая ствол с предохранителя. В нашей нервозной тишине этот щелчок показался подобен грохотом горного обвала. — И не вздумай клинить, я выстрелю раньше!
Вот теперь действительно запахло жаренным.
— Сейчас ты аккуратно медленно кладешь пистолет на панель, — спокойно, чуть ли не по слогам произнесла она, пытаясь скрыть волнение в голосе, — я также медленно убираю нож. И мы не будем больше нервничать и делать глупости. Договорились?
Я показно усмехнулся.
— А потом, когда я его уберу, ты также аккуратно, но очень быстро, вырубишь меня неуловимым ударом в основание шеи. Нет, спасибо, милая! Не пойдет! И не пытайся меня загипнотизировать, гипнотическое воздействие я тоже вижу.
Ее глаза сразу потеряли блеск, а лицо вытянулось от неудовольствия. Значит колдовала. Я не видел, ляпнул наугад, но оказалось, в точку. Все же иногда хорошо, что тебя переоценивают, как противника.
— Что же будем делать? Так и сидеть, угрожая друг другу?
— Не знаю, — честно ответил я.
Я бы выстрелил. Морально был готов к этому. И она это поняла по моим глазам. Возможно, поэтому сидела и не дергалась. Все же кое-какой опыт я этой ночью приобрел, и сейчас он играл не в ее пользу.
— Миха, Настюха, вы чего?! — обрел дар речи Михалыч. — Вы что делаете? Нам валить отсюда надо, а не глупые разборки устраивать! Насть, какие бесы в тебя вселились?
Давление зачарованного лезвия на горло уменьшилось, ее рука задрожала. Я-то понимал, какие бесы в нее вселились. Самые что ни на есть обычные, которые и так всегда в ней. Просто она позволила им захватить власть и не борется.
Глазки забегали. Руки задрожали. Но проигрывать мы, видимо, не умели. А может все из-за ночи, такой нервной и эмоциональной.
Из ее глаз покатились две бусинки, но сами глаза вновь сжались в узкие щелочки.
— Настя, хватит! — рявкнул я. — Поиграли — пора и честь знать! Убери нож!
Такого командирского голоса я от себя сам не ожидал.
«Супердевочка» еще раз моргнула, прогоняя слезинки, затем, действительно, убрала нож и… Уткнулась лицом в подобранные колени.
— Не знаю, что на меня нашло. Простите!..
Я тоже убрал пистолет, поставил на предохранитель и заткнул за ремень. После чего воскликнул коронное: «Держись!» — и нажал на газ. Смена власти прошла успешно и без крови. Прям бархатная революция какая-то!
Дотронулся до шеи, на которой еще кровоточил маленький тонкий порез. Ну, почти без крови…
— Все, Михалыч. Приехали.
Мы стояли около стрелки с надписью, указывающей, что в паре километров от дороги расположен такой-то поселок.
— Ну что ребята, рад был с вами познакомиться!.. — выдохнул афганец, пытаясь побороть грусть в голосе. — Даст бог — свидимся!..
Да, даст — свидимся. Но шестое чувство подсказывало, что не даст. И сердце щемила непонятная грусть.
— Может, все же до поселка?
— Нет, Настен, — твердо покачал головой Михалыч. — В поселке вы засветитесь.
— А этот друг, он точно не сдаст? — вырвалось у меня.
— Не должен, — посмотрел в землю Михалыч. — Я его две ночи раненого до перевала на себе тащил. Такое не забывают.