Наверное, многие нецерковные люди подсознательно чувствуют это и потому хотя бы немного ограничивают себя во время поста. Пусть моя собственная воля стеснит мои «хотелки», заставит отказаться от того, без чего можно обойтись, иначе моя жадность заставит меня жить в мире, где мне вечно чего-то не хватает. И освободившееся от «хотелок» место может занять Тот, Кто стучится в наши сердца, но Ему так часто не находится места на бесконечном празднике потребления — как не хватило в свое время Ему места в вифлеемской гостинице.
Пасха как призыв к единству
Сколько раз мы слышали эти великие пасхальные слова святителя Иоанна Златоуста, и мы не перестаем им радоваться и удивляться: «…богатые и бедные, ликуйте друг с другом; воздержники и нерадивые, почтите сей день; постившиеся и непостившиеся, возвеселитесь ныне! Трапеза преизобильна — насладитесь все; Телец упитанный — пусть никто не уйдет голодным. Все насладитесь пиршеством веры, все воспользуйтесь богатством благости! Пусть никто не рыдает об убожестве — ибо явилось общее Царство; пусть никто не оплакивает прегрешений, ибо прощение воссияло из гроба; пусть никто не боится смерти, ибо освободила нас смерть Спасителя — угасил ее Тот, Кого она удерживала».
Да, здесь, как и во всех без исключения пасхальных песнопениях, — безграничное ликование о воскресшем Христе. Скажем ли мы о том лучше Златоуста? Нет, конечно. Но есть в пасхальном богослужении, во всем строе нашей Пасхи и еще одна очень важная сторона, которую не всегда замечают люди: это приглашение к единству.
Причем — к евхаристическому единству. Да, слова насчет упитанного тельца понимаются порой в том духе, что вот можно наконец наесться мясом до отвала, но на самом деле это, конечно, приглашение к Трапезе Господней, к причастию. Пламенные слова Иоанна Златоуста приходят в резкое противоречие с нашей обычной практикой: как это так — «все насладитесь»? А как же с подготовкой к причастию? Как с исповедью? А что, если человек вообще не был в храме весь год, зашел случайно, ничего не понимает, да и вообще, может быть, не крещен? Как же такому не рыдать об убожестве, не оплакивать прегрешений?
Вот почему не так уж давно был распространен обычай вообще не причащать на Пасху — мол, для причастия есть Великий четверг, а до того был целый пост, и если нет возможности устроить исповедь на пасхальной службе (а ведь и устраивают, и как только это получается, говорить о грехах под ликующее «Христос воскресе»?), — лучше и вовсе никого не причащать или причащать избранный круг, кого священник хорошо знает лично. Вот так сугубое наше благоговение приводило к тому, что слова Златоуста торжественно возглашались с амвона… и делалось все ровно наоборот.
А с другой стороны, как так взять и причастить всех? Я видел, как однажды в очередь к Чаше в пасхальную ночь встал парень прямо с недопитой бутылкой колы в руке (его не причастили, заметив бутылку, — а если бы он ее успел допить и выбросить?). Видел, как в другой раз от Чаши отходил причастившийся милиционер с очень напряженным лицом, из тех, что дежурили возле храма, и, подойдя к своим товарищам, сообщил им: «Там имя спрашивают… так я на всякий случай чужое назвал!» Как вот таких — и причащать? А с другой стороны, как установить у Чаши обычный наш барьер — «готовился ли, когда исповедовался»?
На Пасху 2009 года Святейший Патриарх благословил духовенство Москвы причащать народ без индивидуальной исповеди, оставляя вопрос о степени готовности на личной совести каждого. Правда, не все воспользовались этой возможностью, но важно, что она была дана, хотя бы для того, чтобы вспомнить: Пасха — главный праздник ликующей Церкви, единой многоликой общины, где никто не достоин участвовать в Трапезе, но все на нее приглашены.
Вообще-то мы все большие индивидуалисты. Так уж устроено наше общество, постиндустриальное, постсоветское, постхристианское, пост-какое-там-еще… Былой общинный уклад, когда все соседи знали друг друга, остался в прошлом (правда, когда мы жили в хрущевке, куда переселили жителей деревни, стоявшей на месте этой хрущевки, бабушка-соседка непременно угощала нас пирожками каждый раз, как их пекла, но это редчайшее исключение). Советский коллективизм, с его партсобраниями и проработками на месткоме, тоже остался в прошлом, и слава Богу. Ну а западная размеренность быта, когда все действия регулируются законами и обычаями и каждый человек занимает четко определенное место в социуме, нам тоже пока неизвестна, и не факт, что когда-нибудь мы к ней придем.