Поэтому, пока мы сохраняем способность критически мыслить, у нас были, есть и будут сомнения и не стоит их бояться. Они на самом деле помогают нам взрослеть в вере, находить в ней то, что значимо и нужно именно для нас. А взрослеть — это так непросто…
Да, бывает, что человек, переживший кризис веры, частично или даже совсем отходит от внешней религиозности. Но это совсем не значит, что он потерян для Бога. В его душе живет семя веры, и оно способно принести свой плод, только нам пока неизвестно, когда и какой.
Богословие луковки
Нет для христианина более важного вопроса, чем вопрос о спасении. Войду ли я в Царствие Божие, соединюсь ли со Христом и с любимыми людьми или меня ждет вечная погибель? Собственно, все христианство — поиск практического ответа на этот вопрос для каждого человека.
Но вместе с тем кажется порой, что с точки зрения теории нет более противоречивого вопроса. Кто именно будет спасен? Одни настойчиво повторяют: нет спасения вне Церкви, так что среди спасенных будут только христиане, причем только православные и, конечно же, только из правильной (нашей собственной) Церкви. Звучит несколько по-сектантски. Другие, напротив, напоминают, что Церковь молится «о всех и за вся», и настаивают, что спасен может быть любой человек, если он честно искал Бога или просто исполнял Его заветы, ведь практически каждый из нас может привести пример мусульманина, буддиста, атеиста, который жил чище и лучше подавляющего большинства христиан. Но если так, то для чего тогда Церковь? Обе крайности, очевидно, неверны, но где золотая середина между ними?
Впрочем, если даже оставить в стороне спор о границах Церкви, то ситуация не становится проще. С одной стороны, грозным предупреждением звучат слова Писания: «И если праведник едва спасается, то нечестивый и грешный где явится?» (1 Петр. 4:18). Им вторят великие подвижники древности, которые будто бы полностью отрицают возможность собственного спасения, например, преп. Пимен Великий говорит перед смертью ученикам: «Уверяю вас, куда ввергнут сатану, туда ввергнут и меня». Но если такое сказал человек, служащий нам образцом христианской жизни, то у нас уж точно нет вообще никаких шансов?
А с другой стороны, православные хоть и отвергают католическое учение о чистилище, где грешник мог бы получить временное наказание и очиститься от своих грехов, но охотно приводят собственные рассказы о мытарствах, по сути очень похожих на это самое чистилище. И в этих рассказах постоянно звучит один мотив (например, в житии св. Петра Мытаря): ничтожно малое доброе дело, какой-нибудь кусок хлеба, с раздражением брошенный в лицо нищему, неожиданно перевешивает множество тяжких грехов, и человек свободно входит в рай. Если так, то, пожалуй, спасутся вообще все, ведь нет такого злодея, кто хотя бы однажды не сотворил доброго дела?
Наконец, при чем тут вообще дела? В ежедневном молитвенном правиле мы призваны ясно заявить Богу, что на них мы совершенно не надеемся: «…аще бо от дел спасеши мя, несть се благодать и дар, но долг паче… Вера же вместо дел да вменится мне, не обрящеши бо дел отнюд оправдающих мя». О том же много и подробно писал и апостол Павел. А с другой стороны, «вера без дел мертва» (Иак. 2:20), и все разговоры о соблюдении заповедей, постах и молитвах ясно утверждают огромную значимость этих дел для спасения. И тот же Павел вдруг заявляет, что есть целый список поступков, закрывающих вход в Царство Божие (1 Кор. 6:9–10). Так важны дела или нет?
И Церковь, предлагая нам столько вероучительных определений по множеству других вопросов, почему-то не спешит внести здесь ясность, не говорит нам: «Спасутся те, и только те, кто…» или же: «спасутся все, кто…» С нашей стороны это ведь не пустое любопытство, нам важно понять про себя и про своих близких: спасемся или нет? Кто-то из наших родных и друзей умер крещеным, но нецерковным, а кто-то был атеистом или мусульманином, но прожил в высшей степени достойную жизнь, а кто-то был пламенным коммунистом и много натворил всякого… Есть ли для них надежда? И есть ли она лично для меня? Почему мы находим в церковном Предании столько всего разного?
Наверное, потому, что разными бывают люди. Дело даже не в том, что один склонен к непримиримой строгости, а другой — к умильному всепрощению. Наши обстоятельства бывают разными, и одному человеку нужно напомнить о серьезности греха и покаяния, о возможности вечной гибели — а другого, близкого к унынию, наоборот, стоит ободрить надеждой на прощение и милость Божью.