«Облегчившись» по полной программе, я подождал, пока довольный дознаватель запишет мои показания, а потом поинтересовался, что мне светит. Лихтош порадовал – оказалось, что трупы грабителей никто из работников гостиницы не трогал. Рядом с ними нашли и удавку, и их ерундовые кинжалы с ножом, которые я брать не стал, так что версия о самообороне нашла подтверждение. Кроме того, эти двое давно были на примете у стражи, и никаких сомнений в их роде занятий у коротышки не возникло. В итоге у меня появился шанс отделаться минимально возможным наказанием, но сумму штрафа, даже приблизительную, дознаватель все равно не назвал. Зато утолил мое любопытство, сообщив, почему стражникам удалось настолько оперативно меня разыскать.
Если восстановить события, произошедшие после того, как я вышел из гостиницы, получится следующая картина. Как только хозяину постоялого двора надоело любоваться на трупы в моей комнате, он послал одного из работников за стражей. Отряд с дознавателем появился быстро, а после осмотра места происшествия и выяснения моих примет помчался к западным воротам, полагая, что я поспешу покинуть Ирхон и двинусь обратно на безопасные имперские земли. Но там привратники заявили – никого похожего по описанию они не видели. Тогда для очистки совести стражники наведались к восточным и жутко огорчились, узнав, что я вышел из города минут десять назад в компании искателей.
Дальше – дело техники. Мастер-художник (в остроге имелся и такой) по подсказкам хозяина гостиницы набросал мой портрет, который затем был вывешен в здании городской администрации с краткой пометкой о вознаграждении за помощь в поимке. Там-то его и увидел хозяин постоялого двора, где сегодня ночью я имел несчастье поселиться. Все просто! На мой естественный вопрос – а почему нельзя было отдать приказ о моем задержании стражникам на воротах, Лихтош пояснил, что они – совсем другое подразделение, которое подобными делами не занимается.
– Это все равно, что просить ночной патруль подсобить в поимке вора, промышляющего в торговом квартале, или вызвать наряд стражи на ликвидацию опасного порождения Проклятых земель, – заявил дознаватель. – Тем более, никто не ожидал, что ты вернешься.
В который раз подивившись странным порядкам в городе, жестко разграничившим сферы деятельности подразделений похожего рода, я по просьбе Лихтоша поставил свой автограф в протоколе и задумался. Выходит, Ярут по доброте душевной рассказал своим коллегам (которые, как выяснилось, вовсе не коллеги) все, включая свои подозрения. Интересно, а не Мишету ли он все это выкладывал?
Если моя догадка верна, многое в действиях стражника становится понятным, но возникает интересный вопрос: какого хрена приятель за ужином не упомянул о повышенном внимании властей к моей персоне? Ведь тогда я бы не стал задерживаться в Ирхоне и в итоге не угодил бы в тюрьму. Сдал бы добычу и – поминай, как звали! Причем, что любопытно вдвойне, ни Лот, ни Дон даже словом не обмолвились о расспросах! Им что, жалко было предупредить своего нового знакомого, не поскупившегося «накрыть поляну» в недешевом трактире? Что за непонятный обет молчания – цеховая солидарность или кое-что похуже?
Из невеселых мыслей меня выдернул вопрос дознавателя:
– У тебя есть в Ирхоне человек, который может за тебя поручиться?
– А зачем? – удивился я.
– Если судьи решат заменить наказание штрафом, тебе будет необходимо назвать имя жителя Ирхона, который согласится добровольно взять на себя ответственность за то, что деньги будут внесены в городскую казну в полном объеме и в указанный срок, – терпеливо пояснил Лихтош.
«Черт, неужели он предполагал именно это?» – подумал я, а вслух сказал:
– Есть. Это командир Ярут, привратник.
Видимо, коротышка был с ним знаком, поскольку не стал задавать уточняющих вопросов. На этой оптимистической ноте и закончился допрос. Пометив что-то в протоколе, дознаватель кликнул дожидавшихся в коридоре конвоиров и приказал забрать задержанного.
Молчаливая парочка притащила меня в полуподвальное помещение, где горел полудохлый светлячок, витали запахи гнили и общественного туалета, родившие острое ощущение дежавю. В одной из стен мрачной комнаты были три массивных двери со смотровыми окошечками, рядом стоял стул, на котором дремал парень в черном. Будучи разбуженным «ласковым» пинком одного из конвоиров, дежурный вскочил, достал связку ключей и принялся отпирать крайнюю справа дверь.