Этот один был ей сейчас нужен, она искала только его, хотела найти только его, она бежала назад, в город, чтобы сесть на трамвай и вернуться туда, где лежали мертвецы. Где еще могла она его найти, как не подле них?
Он был как они, потому что перед его лицом она была словно перед их лицом. Она больше не плакала.
LVIII
Грузовичок с солдатскими пайками проехал по проспекту и по Ларго Аугусто, и люди с черепами на беретах принялись есть — и в тени, и на солнечной стороне, на всех тротуарах, где они несли караул.
Прохожие смотрели на них, и двое парней, которые тоже смотрели на них, переглянулись с улыбкой.
— Вкусно, а? — спросил один из них.
— Недурно, — ответил человек с черепом на берете.
— Что у вас там? Мясо?
— Ну да, мясо.
— И кости?
— Кости? Какие кости?
Безбородый юнец, совсем еще молокосос, подошел ближе к парням и показал им котелок:
— Вот мясо, грудинка, фасоль, картошка…
— Вижу, — сказал тот парень, что заговорил первым.
— Нас хорошо кормят. Утром дают хлеб с маслом и джем. — Рот у юнца был полный, но ему хотелось поговорить. — И на полдник тоже — хлеб с маслом и джем.
Парень отворачивался, всматриваясь в глаза внимательно прислушивающейся толпы. А тот, с черепом, продолжал:
— А вечером — макароны и еще какое-нибудь блюдо.
— Из сырого мяса?
— Из сырого мяса? Нет, из вареного… И фрукты. И еще сыр. И вино тоже.
— А эта стряпня сейчас?
— Эта стряпня? Это немецкое блюдо. Оно как-то зовется по-ихнему, да я не знаю, как сказать. А… вот здесь еще сосиска.
— Ишь ты!
— Таким, как мы, есть за что бога благодарить. А что бы нам оставалось в такие времена? Голодать, что ли?
— Конечно.
Человек с черепом на берете, не переставая жевать, мотнул подбородком в сторону толпы, указывая на маячившие перед ним лица.
— Вот они что делают? Кроме тех, у кого денег куры не клюют, все голодают.
Парень снова оглянулся.
— А ну-ка! — толкнул его локтем молокосос.
— Что тебе?
— Служишь родине и живешь при этом, как у Христа за пазухой.
— Что ты говоришь? — спросил парень.
— Если хочешь записаться к нам, я дам тебе рекомендацию.
— Спасибо.
Сержант окликнул юнца.
— Эй, ты!
— Иду, — откликнулся молокосос.
Он хитро ухмыльнулся и протянул парню полную ложку стряпни из котелка.
— Попробуй, — произнес он с набитым ртом.
— Чтоб я попробовал? — воскликнул парень. Потом поглядел на своего приятеля и сказал, словно бы обращаясь к нему, а не к молокососу: — Ведь я же не людоед!
Молокосос с черепом на берете разразился смехом, хотя рот у него все еще был набит.
— Ого! Ого! — кричал он.
— Что с тобой, болван? — спросил сержант со своего места.
— Ого! — еще раз крикнул молокосос. — Вот этот сказал, что он не людоед.
Он хохотал, и люди с черепами, стоявшие поодаль, тоже захохотали.
— Что такое? — переспросил сержант.
— Он говорит, что не станет этого есть. Потому что он не людоед.
Сержант встал и подошел к толпе.
— Кто тут не людоед?
Он выкрикнул свой вопрос в толпу, сделал еще шаг вперед, не переставая жевать. Казалось, он был уверен, что толпа подастся назад. Но толпа стояла как вкопанная.
LIX
Толпа была немноголюдной.
Между Ларго Аугусто и площадью Пяти Дней было всего несколько сот человек. Прежде они двигались, смотрели на убитых и проходили дальше, а теперь стояли неподвижно перед тротуаром, на котором лежали мертвецы. Не потому ли, что ополченцы обедали, остановились эти люди?
Возле памятника ополченцы обедали, немного отойдя от убитых. Они стали в кружок сбоку от пьедестала, кто-то из них открыл банку сардин, они ели сардины вместе с пайком.
Немного дальше, там, где площадь образует как бы две ниши и где ее пересекает бульвар с трамвайными путями, стояло два танка, и пушки их были направлены на начало проспекта. Люди, стоявшие перед убитыми, не видели их. Когда они подходили к убитым, они видели голого старика, женщину в распахнутом платье, ополченцев, плакат, а все остальное они могли и не видеть. Но теперь люди стояли на месте, глядели на жующих ополченцев и увидели: выше, по обе стороны площади, стоят «тигры», а вокруг них белобрысые парни затеяли какую-то игру.
Сперва люди долго смотрели на обедающих ополченцев, на их набитые рты, на выпачканные сардинным маслом подбородки, усы и руки, на черепа на беретах; потом заметили «тигры», полускрытые памятником, и стали глядеть на белобрысых парней на броне и вокруг танков. Их смеющиеся голоса разносились по площади, они похожи были на котят: брались за руки, вскакивали на танк, соскакивали, садились верхом на пушки, их короткие немецкие выкрики напоминали мелодию нехитрого танца. Белобрысый коротыш переносил что-то от танка к танку, и все то и дело принимались смеяться. Другой, еще меньше ростом, прыгнул с танка ему на плечи. Оба покатились по земле, а все опять смеялись.