Опустившись, его взгляд стал скользить от ноги к ноге и остановился, когда увидел босые ступни на холодном полу — огромные, серые ступни, по которым сзади медленно стекало что-то черное.
— Смотришь на мои ноги? — спросил великан рабочий.
Джулай не ответил; он увидел возле него пустые башмаки, меньше его ступней, и снова подумал о том, что видел сегодня утром на тротуаре Ларго Аугусто и под памятником мертвецов, лежавших в ряд, их ноги, вытянувшиеся в ряд, и среди них — нагого старика, праотца человеческого.
А что было здесь? То же самое. Здесь умирали те, кого наверху он видел уже умершими.
— Почему ты их не накроешь? — сказал Джулай.
Он наклонился, как наклонялся над стариком, и в этот момент решетчатую дверь отворили.
— Вот он, — сказали за его спиной.
В клетку вошли двое, еще несколько человек стояли за решеткой, все в разных мундирах: серых, серо-зеленых, коричневых. Из тех двух, что вошли, один был высокий и показался ему, в своем немецком мундире, красивым мужчиной. Джулай подумал, что он даже не похож на немца, что это, наверно, и есть тот самый капитан, о котором ему говорили, но не подумал, что тот пришел освободить его.
Он не думал больше о своем собственном освобождении, как будто уже и не желал его. Он выпрямился и увидел, что красавец в немецкой форме смотрит на него, смотрит, как ему показалось, преувеличенно внимательно и строго.
— Да, это он, — услышал Джулай слова второго вошедшего.
Ему приказали выйти; он вышел; тем временем капитан спросил, кто эти рабочие.
— Это забастовщики, — ответил второй.
— Давно они здесь?
— С середины декабря. С последней забастовки.
Капитан приказал всем выйти.
— Все вон! — скомандовал второй.
— Одну минуту, — сказал капитан. Циммерман требовал, чтобы самых молодых отбирали для отправки на работу в Германию. — Пусть выходят только те, кто старше тридцати пяти лет.
Только трое рабочих зашевелились: двое в глубине, один у стены; у этого волосы были совсем седые.
— А ты что сидишь? — спросил капитан у великана.
— У него ноги больные, — ответил один из людей в мундирах.
Капитан вызвал двоих из-за решетки.
— Отнести его, — распорядился он.
Потом он пошел впереди всех, первым поднялся по лестнице, и вслед за ним целая колонна прошла по коридорам и вышла во двор, где был Манера: Джулай шел прямо за капитаном, за ними — другие заключенные, а в хвосте двое, которые несли на плечах великана рабочего.
LXXXIV
— Кого это они так несут?! — воскликнул Манера.
Во дворе теперь стояли четыре крытых грузовика, около них — три или четыре кучки ополченцев. Пятую кучку составляли люди с черепами на баскских беретах. Белобрысый парень из СС стоял в стороне, Держа на сворках двух собак. И еще один — в широкополой шляпе, в кожаной куртке и с черным хлыстом в руке — вдруг вышел из двери и торопливо подошел к капитану Клемму.
— Всего сто, — сказал ему капитан.
— А здесь сколько? — спросил подошедший.
Он был выше капитана, его плечи в кожаной куртке были шире, он сосчитал заключенных через голову капитана. Потом указал на рабочего, которого несли на плечах.
— Этого тоже?
— Да, этого тоже, — сказал капитан.
Человек вошел в здание тюрьмы, он прошагал по двору тяжелой походкой, слегка покачиваясь, как ярмарочный перекупщик. В здании он спустился и снова поднялся по лестнице, сошел в убежище, к камерам, ведя за собой людей с черепами на беретах.
Ему открыли первую камеру.
— Сколько здесь?
— Девять.
— Девять? Выходи все девять.
Девятеро были отправлены во двор, а в камере остались койка, тюфяк на полу, одеяло на полу и кучки кала.
Ему открыли вторую камеру.
— Сколько?
— Десять.
Четверо сидели на единственной койке.
— Встать! — крикнул человек.
Он отправил их наверх и снова осмотрел камеру. Один заключенный жевал хлеб, прислонившись к стене под окном; другой, пока человек глядел, почесал себе локоть — и был отправлен во двор. На двор был отправлен и третий, стоявший неподвижно, руки за спину. А у четвертого, который лежал на полу, завернувшись в одеяло, человек спросил:
— Что с тобой? Ты болен?
Заключенный медленно встал, с одеялом на голове, и человек сказал ему:
— Ты оставайся.
Он сам закрыл дверь, за которой остались человек в одеяле и еще один, но в следующей камере, увидев на койке съежившегося бородача с желтым лицом, крикнул: