— Если бы они хотели его убрать, — сказал Четвертый, — они б его отправили с остальными на Арену.
— Зачем им отдавать его собакам на съеденье? — сказал Пятый.
— Они только хотят припугнуть его, — сказал Первый.
Капитан вырвал у Гудрун туфлю и положил ее на голову Джулаю.
— Zu! Zu! — говорил он собаке.
Гудрун бросилась на человека, туфля упала, человек закричал, а Гудрун, рыча, вновь впилась зубами в туфлю.
Ополченцы засмеялись.
Смеялись все, а человек в широкополой шляпе сказал:
— Они не чуют крови. — Потом наклонился к капитану и что-то тихо сказал ему. — Ладно?
По приказу капитана белобрысые парни унесли прочь одежду Джулая, а человек в шляпе стал размахивать в темноте своим свистящим хлыстом — раз и два, туда и сюда.
Фын-ш-ш-ши — просвистел хлыст.
Он опустился на голого человека, на руки, которыми тот прикрыл голову, на его съежившееся тело и прожег его насквозь.
Голый человек снял руки с головы.
Он упал на землю и смотрел. Смотрел на того, кто его ударил. Кровь текла по его лицу, и собака Гудрун учуяла кровь.
— Fange ihn! Beisse ihn![33] — крикнул капитан.
Гудрун схватила человека зубами, разрывая ему плечо.
— An die Gurgel![34] — приказал капитан.
Было темно, ополченцы ушли со двора в кордегардию. Манера сказал:
— Я думал, они хотят его припугнуть. Они сели.
— За что? — спросил Первый. — Странно!
— Что они, не могли отправить его с другими на Арену? — сказал Третий.
— Может, это один из тех, что нынче ночью… — сказал Четвертый.
— Все равно, не могли они отправить его с другими на Арену, что ли?
— Ох, — сказал Манера, — охота мне бросить все это.
— Ты им подаришь три тысячи с лишним в месяц.
— В ТОДТ нельзя пойти, что ли? Там тоже хорошо платят.
— Но не три тысячи с лишним.
— Потом там работать надо.
— А много работать?
Они сидели вчетвером, немного поодаль от остальных ополченцев в кордегардии, объединенные тем, что видели во дворе, и вели отрывистый, с долгими паузами разговор — все об одном, то бросая его нить, то вновь возвращаясь к тому же.
— На то и гражданская война, — сказал Третий.
— Отдавать людей собакам на съедение?
— Да он был там сегодня ночью, это точно.
— Наверное, сделал что-нибудь особенное. Вошел Пятый, который оставался во дворе, и подсел к ним.
— Почем я знаю, — сказал Манера, — что он мог сделать. Он торговал каштанами.
Пятый сказал:
— Я узнал.
— Что узнал?
— Что он сделал. Он убил собаку капитана.
Они снова надолго замолчали. Потом один сказал:
— Конечно, полицейские собаки стоят дорого.
Разговор пошел живее — уже о собаках. Они стоят дорого. Нет, не дорого. Подошли другие ополченцы, вмешались в разговор. О Джулае забыли. Наступил час, когда Манера сдавал дежурство. Он встал, потянулся, зевнул.
XCI
Мы говорим: человек. И думаем о тех, кто падает, кто гибнет, кто плачет и голодает, кто дрожит от холода, о тех, кто болен, кого преследуют и убивают. Мы думаем о несправедливостях, которые творят над ним, и о его достоинстве. Обо всем том в человеке, что подвергается несправедливости, и обо всем том в его душе, что может сделать его счастливым. И все это — человек.
Но что такое несправедливость? Ее жертвами оказываются человек и мир. Но кто творит ее? А кровь, которая проливается? И преследования и угнетение?
Упавший встает. Угнетенный и преследуемый срывает с ног своих цепи и вооружается ими — ради освобождения, не ради отмщения. И это тоже свойственно человеку. А группы патриотического действия? Ну конечно, и они рождены тем, что свойственно человеку. У нас они называются теперь ГПД, а в других местах именуются иначе, но, как и все, что исходит из мира угнетенных и борется во имя человека, ГПД рождены тем, что свойственно человеку.
Но несправедливость как таковая? Может быть, она несвойственна человеку? И он непричастен к ней?
В наши дни существует Гитлер. Что же он такое? Не человек? Существуют его немцы и наши фашисты. Что же такое они все? Разве можем мы сказать, что это несвойственно человеку? Что это чуждо человеку?
Существует собака Гудрун. Что такое эта собака? И существует пес Блут. Что такое обе эти собаки? Что такое капитан Клемм? И полковник Джузеппе-Мария? И префект Пипино? И ополченец Манера и прочие ополченцы?
Мы видим их. Мы знаем, что они могут сказать, что могут сделать. Но что же такое их слова и поступки? Неужели и это присуще человеку? Или все это не человеческое?
XCII
Возьмем для примера самого простого и ничтожного из них. Возьмем даже не Манеру-ополченца. Возьмем пса Блута.