— А если бы у тебя не было никакого выхода — только сидеть на стуле?
Лорена не ответила.
Долгая ночь проходила, Лорена закурила сигарету, Эн-2 тоже закурил, он спрашивал себя, чего еще можно желать? Чего еще проще можно желать?
CIII
Оставалось только сопротивляться ради того, чтобы сопротивляться, — или погибнуть. Разве гибель не угрожала людям всегда? Погибали наши отцы. Всегда понуренные, всегда в рваных башмаках. Они либо гибли с самого начала, либо сопротивлялись ради того, чтобы сопротивляться, и потом все равно гибли. Почему это должно кончиться теперь? Почему должно прийти освобождение?
Теперь многие сопротивляются во имя освобождения, которое должно прийти. И он сопротивлялся во имя освобождения — и раньше и сейчас, он был уверен, что оно придет, но именно по этой причине сопротивляться было не просто.
Он сказал:
— Я не уеду из Милана.
— Ты не спишь? — спросила Лорена.
— И что тебе за важность, сплю я или нет? Не сплю.
— Ты устал. Хорошо бы тебе поспать.
— Я еще буду спать. Времени у меня хватит.
— Уже пробило шесть.
— Ну и что? У меня еще хватит времени выспаться.
— Скоро рассветет.
— Я просплю весь день. Ведь я никуда из Милана не уеду.
— Не уедешь из Милана?
— Не уеду.
— Как так?
— У меня есть другие дела, вот и не уеду.
— Я должна буду предупредить товарищей.
— А почему бы тебе их не предупредить?
— Мне нужно будет сказать им, почему ты не уезжаешь.
— Скажи, что сегодня я не могу уехать.
— А завтра уедешь?
— Может быть, и завтра не уеду. Когда-нибудь уеду, только ты не бери с меня никаких обязательств. Я уеду поездом.
CIV
Потом он попросил ее поднять жалюзи; в туманном воздухе рождался день, рождалось солнце в тумане, летевшем вокруг него, высоко над Миланом, а он думал о том, как это было бы просто — остаться в Милане.
Начали сходиться его люди.
— Привет, командир!
— Привет.
Пришел один, за ним второй, и он был рад, что они могут повидаться с ним у него дома, войти в его жизнь, что нет больше нужды скрывать от них, где он живет. Он был доволен, что между ним и его товарищами появилась человеческая общность, самая простая, такая, какая существует между заболевшим школьником и его соучениками, которые пришли его проведать, и он был доволен, что его новое положение допускает эту общность.
Это было так же просто, как желанно гибели, с которым он шел на гибель. И он в самом деле беседовал с ними, как заболевший школьник беседует с товарищами, которые пришли его проведать: был так же весел, так же спрашивал их обо всяких мелочах, так же смеялся; и чем дальше, тем больше он думал о том, что лучшим выходом будет остаться в Милане — даже для того, чтобы сопротивляться.
Сын Божий пришел третьим и принес бутылку нива.
— Пиво! — воскликнул Эн-2. Он любил пиво.
— Да, пиво, командир, — сказал Сын Божий.
— Где ты раздобыл?
— В отеле, командир.
Сын Божий был молчалив. Он выглядел подавленным, сидел на краешке стула и скоро поднялся, собираясь уходить.
— А ты не выпьешь со мной пива? Ты уже уходишь?
— Надо в отель, там дел много.
— Разве тебе заступать не с полудня?
— Да, но дел много.
— Чем-нибудь пахнет в воздухе у этих немцев?
— Кажется, командир.
Эн-2 захотел узнать, какие это дела у Сына Божия, расспросил об Эль-Пасо, сказал, что обдумывал разные способы, как можно уничтожить Клемма и его подручных, и говорил он так, словно сам мог принимать участие в этой операции.
CV
Орацио и Метастазио, которые пришли последними, принесли ему пачку сигарет.
— Нет, ребята, — сказал Эн-2. — Сигарет я не возьму.
— Не возьмешь? — сказал Орацио.
Он говорил один, Метастазио даже не присел, только вертелся по комнате, хмуро озирался вокруг и улыбался лишь тогда, когда встречался взглядом с Эн-2.
— Я не хочу, чтобы вы из-за меня оставались без курева, — сказал Эн-2.
— Но ты уезжаешь, — сказал Орацио. — Мы хотели дать тебе что-нибудь на дорогу.
— Я возьму половину.
— Половину ты взять не можешь, — сказал Орацио. — Половина тут моя, половина — Метастазио.
— Я возьму твою половину. Метастазио хуже приходится без курева, его сигареты мы оставим.
— Но Метастазио обидится.
— Не обидится.
— Обидится, — сказал Орацио, а потом, обращаясь к Метастазио, спросил: — Ведь правда ты обидишься?
Метастазио вертелся по комнате, засунув руки в карманы и не сняв берета, потом остановился в изножье кровати и посмотрел на Эн-2. Потом улыбнулся ему.