— Что с вами? Вы больны?
— Нет, просто слабость. Я как раз отдыхал.
— Может быть, грипп? Не вставайте! Вам бы надо укрыться.
— Еще укроюсь. Я вам зачем-нибудь нужен?
— Нет, нет, синьор. Я вас никогда не видел.
— Значит, вы искали кого-то другого?
— Нет. Я никого не ищу, ничего мне не нужно.
Низкорослый рабочий озирался по сторонам.
— Понимаю, — сказал Эн-2. — Вы просто зашли поболтать.
— Вот именно, — подхватил рабочий. — Простите, что я набрался смелости. Вы не сердитесь?
— Вы делаете мне честь.
— Нет, это вы делаете мне честь, синьор.
— Я был один, а вы пришли составить мне компанию. Присаживайтесь.
— Я не могу долго оставаться, — сказал рабочий и поглядел на Эн-2. — И вообще, разве можно здесь долго оставаться? Никак нельзя.
— Вам грозит опасность?
— Мне, синьор? Мне нет. И все-таки лучше здесь долго не оставаться. Вы можете ходить?
— Вы обо мне говорите?
— О вас? Я вас никогда не видел. Я говорю о торговце из табачной лавочки.
— Что на углу?
— Да, точно. Он не только торговец, он еще и болтун.
— Что же, поболтать все любят.
— Но не все болтают об одном и том же. А он болтает с газетой в руках.
— Как с газетой?
— Берет газету и говорит, что знает, кто это, и знает, где он живет.
— В самом деле? — переспросил Эн-2, ответив взглядом на пристальный взгляд рабочего. И добавил: — Но ведь он добрый человек, мухи не обидит.
CVIII
Торговец побледнел.
— Не о нем? — сказали те двое. — Но ведь и мы не о нем говорим.
— Тогда в чем дело? — спросил торговец.
— Мы говорим о том, о ком ты говорил.
— А! — сказал торговец, почти смеясь. — Я ведь имел в виду ребус.
— Имел в виду «oremus»?[35]
— Ребус! Я сказал — ребус!
— А мы говорим «oremus».
— Как вы сказали? Что вы имели в виду?
Один из них вынул из кармашка на животе телефонный жетон.
— А вот мы тебе покажем.
Он пошел за стойку к телефону.
— Синьор, — сказал торговец.
— Что, опять ребус?
— Нет.
Они облокотились о стойку, один с одной стороны, другой с другой; один вытащил записную книжку и карандаш.
— Ну, давай. Кто он?
Холодный пот тек со лба у торговца. Он ответил на ухо тому, который записывал, и для этого тоже облокотился о стойку.
— А где живет?
Торговец ответил, а тот снова записал.
— А мне хоть что-то перепадет от награды? — спросил торговец.
— От награды? — Оба захохотали.
Тот, что был повыше, щелкнул его пальцем по подбородку снизу вверх.
— Милашка! — сказал он.
— А разве я не сказал вам? Ведь это я вам сказал!
— Брось его! — сказал второй. — Не знает он, что ли, что мы можем еще и арестовать его?
CIX
Когда рабочий ушел, Эн-2 заметил, что стало смеркаться.
Он уже видел это. Он видел, как солнце встает, подернутое дымкой, как оно разгоняет ее и висит в холодном воздухе, как целый день с холодного неба оно ласкает его комнату, понемногу перемещаясь по ней; он провел с ним весь день, погруженный в мысли, он вглядывался в его свет — далеко, до самых гор, он ждал, и теперь он снова увидел, как стало смеркаться.
Надо ли придавать значение болтовне торговца?
Что, если кто-нибудь слышал?
Что, если люди Черного Пса узнают, где найти того, кого они выслеживают? Что, если они придут и схватят его?
Разве он может поступать иначе? Уехать из Милана, не сидеть на месте, не ждать?
Ведь то, что он делал сейчас, и было для него самым простым выходом. Разве он может, что бы ни случилось, поступать иначе?
Наедине с воздухом, в котором больше не было солнца, он думал о земле и о людях, и ему казалось, что начался отдых: нет больше света, только сон. Ему казалось, что он ни в чем уже не нуждается, кроме отдыха. Он потянулся: два дня уже он не потягивался. Он думал о ночи: она наступала для того, чтобы он мог не думать больше.
Снова услышал он стук.
— Привет, командир.
Это снова был низкий голос Барки Тартаро.
— Привет. Что случилось?
Барка Тартаро покачал своей тяжелой круглой головой.
— Так не годится, командир.
— Не годится?
— Не годится.
— Что не годится?
— Что ты не уехал из Милана.
— Но у меня есть свои причины.
— Причины остаться, чтобы тебя убили?
— Остаться еще день-два. Я уеду с Орацио и Метастазио.
— Но они уедут только во вторник.
— А что, я не могу подождать до вторника?
— До вторника еще четыре дня.
— Я могу подождать и четыре дня.
— Так не годится, командир.