— Нет, простой.
— Но ихний?
— Ихний.
Рабочий снова взял автомат.
— Не промахнешься?
— Не промахнусь.
— Если хочешь, садись за баранку, а я сам займусь им.
— Зачем? Мне надо учиться.
Мотоцикл обогнал их и вдруг резко свернул с дороги, седок повадился назад, раскинув руки, шлем его слетел.
— Здорово! Раз за разом все лучше! — сказал Орацио.
— Ну что, хороший я ученик? — спросил рабочий.
Метастазио сзади радостно гудел, как перед этим гудел Орацио.
— Не производит даже никакого впечатления, — добавил рабочий, — если бьешь их так, на ходу.
Орацио ответил Метастазио такими же ликующими гудками. Они доехали вдоль канала до перекрестка, потом свернули с асфальта на гравиевую дорогу.
— Поехали на то шоссе, что ведет к Комо, — предложил Орацио.
Он заглушил мотор. Метастазио тоже остановился, все трое вышли на дорогу, пустую и голую, рассекавшую заснеженные поля, позолоченные пробивавшимися сквозь дымку лучами солнца.
— Тесс! — сказал Орацио.
Изо рта у них шел пар. Они прислушались.
— Ничего, — сказал рабочий.
Не было слышно ни звука — ни рева приближающейся машины, ни шагов. Все трое сели в грузовики.
CXIX
На следующем перекрестке была харчевня.
— Смотри-ка! — сказал рабочий.
Перед домом на пустом шоссе стоял мотоцикл с включенным мотором; на его номере видны были буквы Wh.
— Это Wehrmacht? — спросил рабочий.
— Да, Wehrmacht, — ответил Орацио. Он нажал тормоз, машина остановилась.
— Я пойду, — сказал рабочий.
— Пойдешь?
— Учиться, так уж как следует.
— А не слишком ли увлекаешься?
— Нет, так мне больше по душе.
— Ну, тогда ступай.
Рабочий вытащил из-под сиденья револьвер.
— Осторожнее, ты сейчас будешь с ним лицом к лицу.
— Вот этому-то я и хочу выучиться. Он вылез из кабины.
— Мы поедем до железнодорожного моста. Догонишь нас на мотоцикле.
Раздался короткий вопросительный гудок Метастазио. Оба грузовика тронулись. Рабочий вошел в дом.
— Рюмку граппы.
— Граппы нет.
За стойкой сидела старуха.
— А что-нибудь горячее?
— Нет ничего горячего.
— Даже если я обожду?
— Если обождете — можно сварить кофе из цикория.
— Я подожду. Долго еще?
— Машина должна согреться. Я ее только что включила.
Он сел за железный столик, огляделся и увидел немца: тот сидел в углу у двери и тоже ждал. Рабочий подмигнул ему.
— А? — спросил немец.
Он был почти мальчик, на груди у него виднелась ленточка — нашивка за ранение, не орден и не медаль. Голос его звучал робко.
— А? — спросил он.
Рабочий отвел от него свои маленькие глазки. «Что за черт, — подумал он. — С чего бы это немцу быть таким печальным?»
CXX
Он сидел, расставив ноги, откинувшись на спинку стула и слегка забросив голову назад, и лицо у него было печальное и растерянное — усталое лицо рабочего парня.
Что за черт! Разве он не завоеватель? Разве он не на завоеванной земле? С чего бы ему быть таким печальным, этому немцу-завоевателю?
Рабочий обернулся, поглядел на него и увидел, что немец не смотрит в его сторону. Он опустил глаза, как будто от унижения. Он рассматривал свои руки, обе вместе, сперва с одной стороны, потом с другой; так долго разглядывают свои руки только рабочие.
«Что за черт!» — подумал рабочий.
Он увидел немца не в мундире, а таким, каким он мог бы быть: в одежде человеческого труда, с шахтерским беретом на голове.
— А сахар есть? — спросил он у старухи.
— Сахар? Откуда?
— Тогда я пить не буду.
Он встал, засунул руку в карман и подошел к двери.
Он отворил дверь.
Немец поднял голову и печально ему улыбнулся. Улыбка у него была приятная. Казалось, на его лице можно еще увидеть угольную пыль.
Рабочий вышел.
«Что за черт!» — думал он, садясь на мотоцикл и до отказа нажимая педаль. Из дому никто не выбежал, и он уехал на мотоцикле. Никто не стрелял ему в спину.
— А ты что-то бледный? — сказал ему Орацио.
— Это от быстрой езды.
— От быстрой езды?
Они столкнули мотоцикл в придорожную канаву, открыли бак и подожгли бензин.
— Вот и все, — сказал рабочий. — Одним мотоциклом меньше.
— А ты его не прикончил?
— Он был такой грустный.
Орацио крикнул Метастазио:
— Он его не прикончил. Говорит, немец был грустный.
Метастазио пожал плечами.
— Мне показалось, он рабочий.
— А кто тебе что говорит? — сказал Орацио. Они сели в машину и поехали дальше.