— Родная земл. я! Не отпускает!
Колхозница смотрела им вслед застывшим взглядом. Поросенок вырвался из ее рук и помчался стремглав к свиноферме.
В то же время где-то вблизи раздался оглушительный треск, потом скрежет, будто отдирали над головой железную крышу, затем грохот, будто по железу кто-то пробежал.
На гребне высоты показались маленькие серые фигурки. Когда они встали во весь рост, сержант крикнул Лодыжкину:
— Кидай гранату!
Лодыжкин метнул гранату в группу немцев.
— Молодец! — сказал сержант.
Огонь нашей артиллерии прекратился. Мы присоединились к контратакующим стрелкам, перебегавшим редкой цепью из села через дорогу, в степь, навстречу наступающим цепям противника.
1941
ВОЗВРАЩЕНИЕ
Все говорят о героях, смелых, отважных, находчивых. Они выходят один на один против танка и взрывают его связкой гранат,
они выкатывают пушки на открытую позицию и поражают цель прямой наводкой, они протаранивают фашистские самолеты, взрывают фашистские склады и поезда, снайперской стрельбой выводят из строя вражеских офицеров.
Кто же ты, что не оказался в числе этих людей?
Разве страна не учила тебя читать и писать? Водить трактор?
Строить и стрелять в цель?
Советский человек! Я долго смотрю в твои глаза-они не обманут. И я говорю: да, ты не герой, но ты можешь и должен быть героем.
Я сурово одергиваю тех, кто, насмешливо разглядывая твой наряд, подшучивает над тобой:
— Ишь, тоже явился из окружения в драпмундире!
На тебе нет шинели, нет знаков различия, нет эмблем.
Лицо твое осунулось, исхудало, борода не брита, но внешность твоя вводила в заблуждение лишь наших недругов.
Вдали от проезжей дороги ты шел, зная, что враги боятся наших пространств. Ночью входил в село, стучал в дверь, прислушивался. Уходил, если до твоего слуха доносился звук кованого сапога. И стоял, ожидая, если ухо твое различало поступь женщины или ребенка.
Щелкала щеколда. Женский голос окликал тебя. От того, как относились к твоей просьбе, зависело решение. Ты ночевал или. шел дальше, в другую хату, или опять в стог, в скирду, в балку.
Осторожный и чуткий, ты разведывал дороги и сердца встречных людей. Ты действовал на ощупь, но не вслепую.
Часовой стоял на посту. Патрульный ходил взад и вперед по сельской улице. Тень человека мелькнула вдали от него. Хриплый горганный окрик, сухой треск винтовочного выстрела. Но ты уже далеко.
Я — миллионный советский боец: пехотинец, танкист, артиллерист, летчик-прислушивался к твоим шагам, слышал биение твоего сердца.
Я ждал тебя.
Нечаянно ты натыкался на немецкий патруль. Тебя останавливали, допрашивали. Ты отвечал спокойно, потому что в мыслях твоих было одно настойчивое желание-прийти к своим.
Ты говорил громко или тихо, покорно или требовательно, но ты твердил одно.
В одежде колхозника — ты колхозник, мобилизованный на окопные работы.
В одежде блатного, с лицом, вымазанным сажей, в кепке, сбитой набекрень, ты подталкивал застрявшие грузовики. Щеки твои раздувались от нарочитого усердия.
Усталый и продрогший, ты спал в опустевшем колхозном сарае, в хлеву, сохранившем запах колхозного стада, в конюшне, в которой еще не выветрился лошадиный навоз и пот, в заброшенном шалаше колхозного сада.
С зарею ты возобновлял путь.
Замедляя шаг у виселицы, обнажая голову перед повешенным, ты не задерживался.
Высоко-в небе ты видел сверкающие очертания советского самолета. Он передавал тебе мой наказ:
— Не мешкай!
И ты спешил.
Фашист гонялся за рябой курицей, кричал на женщину.
Как изменилась знатная доярка! Тусклое, уныло-безразличное выражение застыло на ее лице. Трудно догадаться, что не так давно она улыбалась с портрета на стене колхозного клуба.
Безжизненно опущены теперь ее проворные, нетерпеливые руки.
Ты бы хотел пожать их, но руки твои стосковались по оружию.
Сердце истомилось желанием вернуться в строй.
О, радость пехотинца! Стремительным броском идти в атаку вслед за танками, вышибать противника из селений, видеть счастлизые улыбки стариков, женщин, детей-может ли быть большее счастье?
О, радость артиллериста!
Заряжать орудие, посылать огонь туда, где укрылся противник.
С наблюдательного пункта проверять точность попадания снарядов. Видеть восторженные лица пехотинцев, слышать, как они называют твое оружие именами любимых женщин, но чаще всего «Катюшей».
О, радость зенитчика!
В гибких кустах акаций высматривать коричневых птиц, вонзить в самое сердце хищника зенитный снаряд. Видеть, как заметались расстроенные косяки «хейнкелей» и «мессершмиттов».