Сохранение собственных гостайн — не столько сооружение разнообразных рубежей защиты от проникновения вражьих агентов (что тоже само по себе — чрезвычайно сложно, дорого и важно), сколько присмотр за множеством разнообразных хранителей тайн, чтобы их слабости (приверженность к алкоголю, азартным играм, сексуальным утехам и др.) не были использованы для вербовок, шантажа и др. Как показывает практика — удается это не со всеми, не всегда, не везде. Компенсируются потери только такими же обретениями собственной разведки в сопредельных и дальних конкурирующих державах.
Есть еще одна чрезвычайно важная сторона безграничных информационных войн спецслужб: в силу извечных внутрисоциальных, межличностных, межклановых и прочих неустранимых противоборств как в правоохранительные, так и в органы безопасности постоянно идет поток инициативной информации о многих «подозрительных личностях». Мотивации добровольных (часто анонимных) информаторов самые разнообразные: от искреннего стремления помочь крепить державу, уберечь уважаемого государственного лидера — до корыстного расчета повалить с помощью сильного ведомства конкурента, подсидеть начальника, устранить преданного делу специалиста. Весьма часто даже малозначительные детали из такого рода нескудеющего источника информации уверенно ложатся в мозаику формирующейся картины процесса, объекта внимания спецслужбы.
Ныне к традиционным, исторически выверенным технологиям работы спецслужб добавлены мощные технические системы сбора, обработки и анализа информации, включающие в себя космические глобальные сети. Развитие этих новых систем продолжается непрерывно. Нынешние технические, аппаратные профессиональные возможности спецслужб позволяют решать практически любую конкретную разведывательную, контрразведывательную задачу. На языке профессиональных афоризмов это звучит примерно так: «Не проболтается только тот, кто ничего не знает».
Естественно, те тайны, что добыты спецслужбой, практически никогда не становятся достоянием широкой общественности — только немногих лиц государства. Часто те, чьи тайны раскрыты, об этом тоже не знают. Грифы секретности на многих папках спецслужб могут действовать десятки и сотни лет. Сведения, которые дозировано получают создатели шпионских романов и фильмов, весьма правдоподобны, но предназначены скорее скрыть события и лиц, послуживших прототипами героев произведений. Недавний опыт создания документально точного мемуарного романа бывшим генералом КГБ СССР Калугиным закончился для него уголовным делом, вынесением обвинительного приговора за измену Родине и бегством в США, чьим службам он помог раскрыть таким путем ряд российско-советских разведчиков.
Само собой разумеется, что разведслужбы мира интересуют далеко не все человеческие тайны. Например, вроде дедушкиных секретов изготовления уникальной самогонки, эротического массажа, филигранной шлифовки алмазов и т.п.
Публика, наполняющая стадионы на футбольных матчах, эстрадные концерты, цирк, как правило, мало интересует спецслужбы. А вот те, кто регулярно наполняет партеры и ложи именитых театров, съезжается на мировые форумы в Давос и иные подобные места — всегда предмет особого внимания и заботы спецслужб: разных по разным поводам, с разными целями.
Употребляемые приемы «опеки» нужных людей и используемые при этом спецслужбами технические средства интересны широкой публике просто так, из чисто природного любопытства.
А вот приемы и средства понуждения к даче «правдивых показаний» носителей важнейших секретов, используемые в различных разведках и контрразведках, всегда вызывают болезненный интерес и болезненную реакцию общества во всех эпохи. Со временем реакция становилась все более острой. Известны исторические моменты, когда «палачи народа» преследовались бывшими жертвами, поднявшимися позже в высшие эшелоны власти государства. Что не могло не повлиять на идеологию и технологию допросов в различных «застенках».
Всем хорошо, к примеру, известно, что во времена действия Святой Инквизиции заслуживали доверие лишь «сведения», полученные под пыткой. Приемы и технические средства, применявшиеся при допросах подозревавшихся в служении сатане, явлены ныне музейными экспонатами во многих странах Европы. Практически тот же подход к ведению дознания применялся в многочисленных тюрьмах: дыба в российском пыточном Приказе была обычным, обязательным рабочим инструментом допроса, неотъемлемой деталью интерьера кабинета тогдашнего следователя. И у нас тогда доверие было только к показаниям, полученным под пыткой. Часто через эту процедуру пропускали и осведомителей — на предмет выявления истинных мотивов доноса: нет ли корыстного оговора, соображений мести и т.п. Гибель под пыткой невинных, ставших объектом оговора, неосновательного подозрения считалась вполне допустимой издержкой: враг хитер и коварен — поди сразу здесь разберись!
Пытки как привычный метод ведения официального дознания, следствия давно искоренен из практики нынешних спецслужб, по крайней мере, в странах, причисляющих себя к цивилизованным. С перерывами такой щадящей практики на периоды войн, революций: если в «царских застенках» практически не применяли пыток (исключения разве что для террористов), то революционная интеллигенция, пришедшая к власти в результате революции 1917 года, вновь ввела в практику работы спецслужб ВЧК-ОГПУ-НКВД пытки (не обязательно избиение — изнурительный беспрерывный допрос со сменяющимися следователями, например). Перед «карающим мечом революции» вообще была жестоко поставлена задача физического уничтожения «класса эксплуататоров» методами «красного террора»: руки сотрудников и следователей ВЧК-ОГПУ не только были развязаны в выборе средств и способов ведения допросов, но была предельно упрощена сама процедура вынесения приговора по преступления против власти и управление так называемыми «тройками». Политической властью доводились и «разнарядки» по числу осужденных и приговоренных к высшей мере наказания — расстрелам. В то время запись в служебно-партийной характеристике сотрудника ВЧК-НКВД о том, что он «неактивно участвует в расстрелах» зачастую заканчивалась для последнего трагически.
Кадры же спецслужб того периода формировались по разнарядкам партийным органом за счет «передовых рабочих, матросов, солдат, трудовых крестьян».
Процессуальные нормы обширной карательной практики того времени недвусмысленны даже в Уголовно-процессуальном кодексе, принятом спустя почти 15 лет после формального окончания гражданской войны: