В отличие от правоохранительных органов, весьма часто работающих на пределе или за пределом своих штатных возможностей, с изрядными переработками служебного времени, спецслужбы имеют больше возможностей не попадать в экстремальные ситуации, требующие чрезмерного напряжения всех имеющихся ресурсов. Да и с взаимозаменяемостью сотрудников различных подразделений серьезные трудности — как правило, каждый подготовлен только для переноски своего специфического чемодана.
Но в серьезных, особых ситуациях спецслужбы в состоянии провести у себя и тотальную мобилизацию в разумных пределах. А еще лучше получается у них мобилизация ресурсов любых иных профильных возникшей проблеме государственных организаций, корпораций, где обретается достаточно и бывших сотрудников и просто доброжелательно относящихся к службам госбезопасности руководителей.
Таким образом, получается, что, несмотря на все своеобразие, специфику, способность (и стремление) во многом к автономному существованию и развитию, спецслужбы государства остаются, все-таки и прежде всего, инструментом политики, полностью подчиненными ей. Но на этом сложном и весьма специфическом инструменте следует учиться играть, прежде чем начинать выступать на «концертах». Потому и класс исполнения на этих «инструментах» у каждого — свой. Высокий класс — только у виртуозов — политиков, которых никогда не бывает слишком много, чаще — единицы в каждом историческом периоде, эпохе.
Жизнь в серпентарии
Люди, профессионально занятые разведением ядовитых змей в зонах их концентрированного расселения, во имя сохранения своей жизни не должны нарушать правил безопасного поведения. Разумные нормальные люди привыкают блюсти особый режим без каких-либо перенапряжений, опасности воспринимают как естественные условия жизни: в северных широтах людям тоже не придет в голову (в трезвую, по крайней мере) гулять по лютому морозу босиком или вовсе раздетым.
В человеческих сообществах так же рассеяны во множествах зоны особого напряжения в отношениях, где бытуют жестокие неформальные санкции за различные отклонения от неписаных кодексов поведения: передовая военных действий, тюрьмы, военные казармы, отдельные структуры правоохранительных органов, производства биологического, химического оружия, структуры власти и управления, связанные с распределением крупных финансовых потоков, материальных ресурсов, некоторые другие. И люди, дислоцированные в этих социальных лакунах, вполне приноравливаются к особым режимам собственной жизнедеятельности, создают в них целые субкультуры межличностных отношений. Наиболее приспособленные к профессиональным деформациям жизнедеятельности весьма преуспевают.
Зоны соприкосновения спецслужб с политической властью, правоохранительными органами, СМИ, «опекаемыми» социальными группами — тоже характеризуются высочайшим напряжением межличностных отношений самого разнообразного толка. В строгом смысле слова процессом управления со стороны государства собственными спецслужбами это не назовешь. Бесспорно, элементы прямого управления присутствуют в этой сложнейшей системе государственных и общественных отношений: есть и процедуры назначения и смещения главой страны руководителей спецслужб, есть и законы, регулирующие их деятельность, есть и прокурорский надзор. Но эти механизмы относительно спецслужб имеют больше декоративный, нежели действительно регламентирующий характер.
К примеру, процедура назначения руководителя службы госбезопасности внешне выглядит как акт реализации воли и выбора, сделанного лично главой государства, а на деле вполне может быть, что фигура эта президенту жестко навязана теми, кто его самого водрузил соответствующим образом на трон. Частью такой силы может быть и сам претендент на руководство спецслужбой. Многие дворцовые перевороты, скандалы, в результате которых менялись администрации глав государств, инспирировались или организовывались руководителями спецслужб, либо с их активным участием, когда им становилось очевидным намерение «вождя» удалить их с занимаемых постов. Так что в этой связке высших должностных лиц кто кем больше управляет, зависит иногда в гораздо меньшей мере от формальных полномочий, в большей — от личных волевых, интеллектуальных, организационных качеств конкретных людей. Те, кто этого не осознает, постоянно попадают мимо цели, либо неосознанно серьезно рискуют, требуя принять кардинальные управленческие решения против руководства спецслужб: истинный расклад реальных полномочий в связках «президент — руководитель службы охраны», «президент — председатель комитета госбезопасности» знают только они сами. Даже ближайшие соратники могут только более-менее достоверно предполагать. В остроконфликтной ситуации во взаимоотношениях первого должностного лица государства и руководителя дворцовой охраны дело заканчивалось нередко гибелью одного из них (не считая потом и множества приближенных).
Как правило, смена руководителей спецслужб происходит в большинстве случаев в современных государствах при очередной смене их глав. Но, как правило, руководители главных спецслужб «уживаются» с «вереницей» правящих команд, если первоначально кадровое решение по руководству службы безопасности было удачным (в СССР — Андропов, в ГДР — Маркус Вольф, в США — Гувер и т.д.), становясь де-факто вторым — третьим лицом государства, а в принятии решений по самым острым вопросам — нередко и первым. Обладая же аналитическим умом, логикой шахматного гроссмейстера, иные руководители спецслужб умелым управлением ситуацией в околотронном пространстве могли находиться в роли ведущего кадрового кукловода политической элиты столь долго, сколько позволяли здоровые силы. Ибо обширные знания спецслужб обо всех значащих в государственном политбомонде фигурах в руках умного руководителя однозначно трансформируются в реальную политическую силу — была бы только личная охота и тяга к таким «играм». Вот и гадай в таких ситуациях, кто кем в государстве больше руководит. Косвенным признаком нерасторжимой зависимости главы государства от руководителя своей службы охраны является несменяемость последнего, несмотря на череду неудач и ошибок возглавляемой им спецслужбы. Нечто подобное — и в ситуациях с другими «силовиками»: генеральным прокурором, министром обороны, министром внутренних дел.
Безусловно, процедура утверждения парламентом предложения главы государства по кандидатуре руководителя спецслужбы создает центр некоторого влияния на политику служб безопасности. Но не слишком впечатляющий: возможность раз в 4-5 лет создать затруднения карьере генерала не столько возможность оказать влияние на работу службы госбезопасности, сколько породить проблемы для будущего переизбрания, самого принципиального и строптивого парламентария. Либо чего-то и похуже. Традиционно ресурсы исполнительной власти во главе с независимо избираемым президентом и с обязательной опорой на спецслужбы и другие «силовые» госструктуры в гораздо большей степени руководят парламентской деятельностью, нежели наоборот. За редкими исключениями. Видеть в этом элемент только отвратительной косной бюрократизации — следовать традиционному неверному стереотипу: даже новейшая парламентская история России явила ситуацию, когда сильная парламентская оппозиция в лице КПРФ устроила такую обструкцию исполнительной власти, что и без того предельно недееспособное чиновничество столицы вконец было деморализовано и перестало хоть как-то управлять процессами в стране. Парламент, будучи надзорным, по сути, органом государства, менее всех прочих институтов государства реально ответственен за политические, экономические, военные провалы, поражения страны, а потому традиционно более «неряшлив» в своих решениях.
И перегружать парламент контрольно — распорядительными функциями по отношению к правительственным высшим федеральным должностным лицам — подвергать политику государственного аппарата самым серьезным опасностям. Тем более что нет абсолютно никаких механизмов селекции, которые бы способствовали тому, чтобы в парламенты попадали люди, хоть в чем-то более достойные, нежели в правительственные структуры. Практика, свидетельствует, что дело обстоит как раз наоборот: в парламентарии рвутся орды тех, кто оказался в силу своих личностных качеств не востребованы ни серьезным бизнесом, ни государственными службами и уж тем более — наукой, творчеством. Посему человеческий материал здесь (в парламентах) скапливается большей частью наиболее честолюбивый, алчный, наименее дееспособный интеллектуальный.