– Подождите меня, ребята, мне нужно поговорить с Адамом, – сказал Дэвид, – Адам, мы не могли бы выйти в коридор?
– Конечно, – кивнул Адам с преувеличенной готовностью.
«Начинается», подумал он, выходя из комнаты в тускло освещенный коридор. «Если он врежет меня по морде – захочу ли я отвечать тем же?»
– Адам, я…, – запнулся Варшавский.
– Выкладывай, Дэви, у нас уже полно времени.
– Я ценю то, что ты не дал мальчишкам бомбить, – глаза Дэвида были полны какой-то непонятной Адаму боли, – ты поступил, как солдат, и я благодарен тебе за это.
Адам молча смотрел на него, своей отрешенностью напомнив Дэвиду статую Будды.
– Я не упрекаю тебя ни в чем, но не должен был отстранять меня от управления моим дирижаблем. Я мог выполнить свою часть работы сам.
Адам помял затекшую шею:
– Я знаю, Дэвид.
– Это было неправильно, – губы Варшавского дрогнули, как у обиженного ребенка.
– Возможно, – равнодушно пожал плечами Адам, постаравшись, чтобы его голос не выглядел таким же равнодушным, – но я поступил так, как считал нужным. Извини.
– Это ты извини меня, Адам. Я наговорил много лишнего и …
– Я лично ничего не слышал, Дэви. У меня бывает иногда что-то такое со слухом – иногда я слышу только то, что хочу слышать, – Адам покрутил пальцами у головы, попытавшись изобразить что-то смешное, но усталые пальцы плохо слушались.
В его голове шелестел откручиваемый металлический колпачок.
– Спасибо, Адам, – Дэвид горячо пожал безвольную руку Адама и тот попытался также крепко пожать руку программиста.
– Если мы так и будем продолжать изливать друг на друга елей, то у нас не хватит времени на сон, – улыбнулся Адам и на мгновение стал похож на прежнего Адама Фолза.
– Да, – улыбнулся Дэвид и отпустил его руку.
Адам спокойно вошел в комнату контроля и сел за свой стол. Ему еще нужно было обесточить полигон и выключить аккумулятор «Каспера-2».
– Ох, и спать же охота, – зевнул Роджер.
– Пойдем, Роджер, – улыбнулся Дэвид, – похоже, что нашим коллегам сон пока не нужен.
Фред устало усмехнулся и легонько подтолкнул младшего брата к двери:
– Ты уже спишь на ходу.
– Сам-то! – беззлобно огрызнулся Роджер, на мгновение его глаза из узеньких припухших щелочек стали большими. – Я могу хоть неделю не спать, – уверенно заявил он, но предательски зевнул и потер глаза, – черт, в глаза как будто кто песка насыпал.
Фред собрал свои вещи и вещи брата и вышел вслед за Роджером и Дэвидом.
– Джек, ты идешь? – донесся из коридора его усталый голос.
– Сейчас, только всё выключу, – отозвался Криди-младший.
Адам сидел перед монитором компьютера и смотрел, как гаснут лампы прожекторов, оставляя в темноте призрачно-гаснущее мертвенно-бледное свечение.
– Тебе плохо, Адам? – тихо спросил Джек.
– Нет, – поджав губы и покачав головой, как будто бы Джек мог видеть его лицо, ответил Фолз.
– Врешь, – убежденно сказал Джек, подходя к нему.
В голове Адама Фолза булькал в стакане коньяк.
– Врешь ты всё, Адам Фолз, – Джек Криди прижался лицом к его плечу и заплакал.
– Ты устал, Джеки, – усталые руки погладили мальчика по голове, тяжелые бессильные руки, – иди спать.
– Хорошо, – прошептал он в ответ, вытирая слезы.
Он остановился в двери и Адам услышал его прерывающийся голос:
– Потом ведь всё будет, как прежде?
– Да, Джеки, – тихо ответил Адам, – всё будет, как прежде.
Джек постоял немного, вздохнул и Адам услышал его звук его удаляющихся шагов.
Около грузовой платформы Джек столкнулся с кем-то в темноте.
– Ой, – сказал этот кто-то.
– Ты чего, Фредди?
– Забыл кое-что. Сейчас вернусь…
– Адам?
– Да, Фредди, – улыбнулся в темноту Адам Фолз.
«Сегодня все будут говорить со мной», подумал он, «а я буду всем врать, что всё будет хорошо. Ты самый большой враль на Лимбе, Фолз. Если бы ты был, как Пиннокио, твой нос вымахал бы уже метров на десять».
– Я хотел тебе кое-что сказать.
«Может быть, мне хоть сейчас дадут по морде», подумал Адам и сказал:
– Валяй.
– Я понимаю тебя, Адам, – рука Фреда Томпсона задрожала на плече Адама.
Фолз молчал, глядя в пустой экран так, как будто бы на нем были записаны скрижали Ветхого Завета.
– Что ты понимаешь, Фредди?
– Ты знаешь.
– Если ты о том, Фредди…
– Да, я об этом, Адам, – грустные мальчишеские глаза заглянули в пустые безжизненные глаза старика, – теперь я знаю, каково это, как больно и страшно. Теперь я знаю это и знаю, как больно тебе.
– Мне совсем не больно.
– Мне очень жаль, Адам. Мне взаправду очень жаль.
– Мне тоже, Фредди.
– Я хочу, чтобы ты знал, что ты – не одинок. Пусть я не солдат, пусть ты был моим командиром только неделю, но я понял тебя и хочу, чтобы ты знал – у меня нет к тебе ненависти. Ты всегда останешься для меня тем же Адамом, что и прежде.
– Теперь ты знаешь…
– Да.
Адам слышит, как Фредди останавливается в дверях:
– Еще раз – спасибо за Роджа.
– Да, – шепчет Адам, чтобы хоть что-нибудь сказать, хотя слова сейчас не так уж и важны.
Эхо удаляющихся шагов затихает вдали и сворачивает за угол.
«Надеюсь, Роджер не вернется, чтобы сказать мне пару слов», усмехается Адам про себя. Он, улыбаясь в темноту, выключает оставшиеся работать компьютеры и последним покидает комнату контроля…
На Лимбе – ночь. «Беспилотчики» спят, но сон их беспокоен. Все они видят во сне всё, что происходило с ними в последние дни, все, кроме Роджера. Он самый счастливый из всех – он спит и ему снится безоблачное небо. Роджер летит в небе, парит, как птица, его поднимает вверх мощный поток восходящего воздуха. Руки Роджера – уже не руки, а крылья, покрытые белыми перьями. Его тело, хрупкое тело птицы, обдувает ветер, глаза широко раскрыты навстречу ветру. Он поднимается всё выше и выше, земля внизу превращается в лоскутное одеяло. Он видит во сне синее море, отделившее землю от неба колеблющейся призрачной чертой горизонта. Он летит туда, откуда поднимается солнце…
Другим не так везет, как Роджеру. Его старший брат снова сидит за своим столом, его налитые свинцовой усталостью руки по-прежнему сжимают ручку управления. Он снова ведет дирижабль, снова нажимает кнопку сброса – и в ту же секунду он оказывается на земле, в окружении спящих деревьев. Он видит темные силуэты, неподвижно лежащие на земле, он слышит негромкое дыхание спящих волков, не подозревающих о нависшей над ними в небе угрозе. Он набирает побольше воздуха в грудь, чтобы закричать, предупредить, спасти, но тщетно – ослепительная вспышка бьет по глазам и раскаленный воздух вышибает весь воздух из легких. Фред поднимает свои руки и его глаза видят страшную картину – его руки горят, пальцы обугливаются, пламя жадно, как голодный волк, пожирает его плоть. Потом как будто кто-то страшный одним сильным рывком выдергивает землю у него из-под ног.
Фред Томпсон вздрагивает и стонет во сне, но, благодарение хоть какому-нибудь богу, не просыпается. Кто-то неведомый проявляет жалость и весь следующий остаток ночи Фред спит без снов, так же, как спят после боя усталые солдаты.
Дэвида Варшавского во сне посещает его покойная мать. Она строго смотрит на сына и Дэвиду снится, что ему – тринадцать или четырнадцать лет, столько же, сколько Роджеру или Фреду. Дэвиду знает, что он сделал что-то страшное и неправильное, он не знает, что именно и от этого ему становится очень страшно. Лицо мамы искажается, как от боли, её глаза наполняются слезами. «Не для этого я растила тебя, Дэви, нет, не для этого», плача, говорит она. «Для чего „этого“, мама? Для чего?», шепчет маленький мальчик в застиранных джинсах. «Что же ты натворил, Дэви, что же ты натворил?», её слезы, обжигают, как кипящее масло. «Что я натворил, что?» – кричит Дэвид, но мама не отвечает. Ее фигурка с поникшими бессильными плечами исчезает в молочно-белом тумане, оставляя меркнущее фосфоресцирующее сияние. Темнота сгущается вокруг мальчика, беспросветная мгла, густая, как мазут.