— Хог. Я понимаю. И благодарю тебя.
— Хог. Я тоже благодарю тебя.
— Мосос тебе поможет, Мартин.
— Мосос? Я же не схай.
— Для Мососа важно, какая у тебя душа, а не тело. Мы ведь задумали доброе дело. Такое бывает редко. И Мосос един для всех, как бы его ни называли.
— А кто такой Мосос?
— Очень просто. Мосос — это вера в то, что все не напрасно. Думающему без этой веры невозможно жить. Без нее не хочется делать хорошее. Без нее мысли могут убить друг друга и серьезно искалечить голову.
— Да, люди и схаи многому научатся, если начнут разговаривать, — признал Мартин.
Уханни как-то печально квакнул.
— Уже начали. Благодаря тому, что ты решился идти в Схайссы, Мартин. Один, без оружия и без злого умысла. Это подвиг. Еэ, подвиг. Только не вздумай спорить с машишем, я знаю что говорю. А ты все еще находишься в Схайссах, мягкотелый...
— Ну, с этим не поспоришь. И когда я должен бежать?
— Ты целый день спал. Спи еще день. Скажи, что заболел. Хзюка подтвердит. Завтра я пришлю утомителя духов пусть беснуется до вечера. А ночью, когда утомитель сам устанет, убегай. Только учти, утром я отправлю погоню. Совсем серьезно. Если поймают, то убьют. Это неприятно.
— И даже очень, машиш.
— Я тоже так думаю. Только тебя начнут искать у перевала Хосс, через который ты пришел. А ты отправишься на юг, сделаешь петлю и выйдешь к перевалу Грор.
— Грор? — удивился Мартин. — Прости, но там же земли хачичеев.
— Верно. Племя большое, дикое, сырое мясо могут есть. Они сначала убивают и лишь потом пытаются понять, кого убили. Поэтому в первый день никому и в голову не придет искать тебя на их земле.
— Никому, кроме хачичеев, — усмехнулся Мартин. — Я там не пройду.
— Хо! Один, конечно, не пройдешь, от тебя даже шусс на охоте сбежал. Но опытный воин провести сможет. Только обратной дороги у него уже не будет. Дважды хачичеев не надуешь.
— Нельзя, чтобы он погиб.
— Нельзя. Тебе придется взять проводника с собой, и это полезно. Будет связной, если захочешь что-нибудь отправить. Мягкотелые его не растерзают?
— Нет. Мы не считаем, что схаев нужно убивать только за то, что они схаи.
Было похоже, что машиша эта информация не слишком убедила. Он помолчал, а потом сказал:
— Я дам тебе одного из лучших воинов. Мартин стукнул себя кулаком по животу.
— Он будет жив, пока я жив, машиш.
— Это крепкое слово. А ты сможешь перетащить его через льды? Наша кровь быстро стынет.
— Либо пройдем вместе, либо вместе замерзнем.
— Замерзать не надо. Вот здесь, если не будет другого выхода, разрешаю бросить проводника
— Я не смогу.
— Сможешь. От тебя зависит теперь много жизней по обе стороны хребта. Но надеюсь, что пройдете оба. Догадываешься, кто тебя поведет?
— Ума не приложу, машиш, — вздохнул Мартин. Машиш квакнул.
— И как это тебе удается, мягкотелый? Говоришь одно, а понятно совсем другое.
— Это чтоб смешнее получалось. Мягкотелые любят смеяться.
— Схаи тоже. Удивительно. Мы такие разные и такие похожие.
— И у вас, и у нас есть разум. Мы должны быть похожими.
— Хо! Разум... Ну и что? В жизни чаще всего поступают вопреки разуму.
— А почему, машиш?
— Жизнь заставляет.
— Значит, жизнь неразумна.
— Разве можно сделать разумной жизнь?
— Можно. Только очень медленно, чтобы дураки поумнели.
— Хо! Жизнь сделают разумной дураки?
— Да, поскольку их много. Но без умных они не поумнеют.
— Ты очень смешно говоришь, Мартин. Пожалуй, схаи так не умеют. Чудно. Но правильно, мне нечего возразить. Со всех сторон. Хог! Заставляешь поумнеть старого машиша, а?
— О! Разве может такое спросить... э...
— Дурак? — Машиш квакнул три раза подряд. — Ладно, я не считаю себя дураком.
— Я хочу задать вопрос, — сказал Мартин.
— Спрашивай.
— Зачем ты повесил тех двух воинов, вождь? Они не могли помешать ррогу, я видел.
— Когда ты видел — не могли. Но что они делали раньше, как допустили? Почему ты спасал моего сына, а они не спасали? Потому что себя спасали, вели себя как звери. Хог! Во всех схаях еще много звериного. И чтобы они совсем не стали зверями, нужен закон. А закон уважают, если время от времени за нарушение кого-то убивают. Тогда другие стараются вести себя достойно и не глупо. Разве у вас не так?
— Примерно. Только за нарушение закона мы убиваем редко. Плохое нам мешает делать не только страх.
— А что еще?
— Стыд и совесть.
— Что такое стыд, я знаю, — сказал машиш. — А что такое совесть?
— Это стыд не после, а до плохого поступка. Добро вообще-то делать приятно.
— Еэ, приятно, — вздохнул машиш. — Только потом долго приходится об этом жалеть.
— Это когда за добро платят злом.
— Еэ. Ты хорошо сказал. Мы многому могли бы научиться друг у друга.
— Еще научимся.
— Ну да. Когда надоест убивать друг друга. Ты сам говорил, что жизнь меняется медленно. От себя добавлю: особенно у схаев. У нас и шкура-то жесткая... Не знаю, доживу ли.
— Постарайся, машиш. Хочу видеть тебя своим гостем. Старый схай некоторое время смотрел на Мартина глазами, в которых отражался костер.
— Тебе и впрямь этого хочется?
— Очень.
— А почему?
— Большое удовольствие, когда враги становятся друзьями.
— Великий Мосос! Странно, как ты еще жив, мягкотелый. Если любишь такие удовольствия. Но я тебе уже не враг. Ты не за этим ли приходил?
— И за этим тоже.
— Что ж, у тебя получилось. Быть может, когда-нибудь сивы вспомнят о тебе с благодарностью
Машиш вдруг встал, подошел к Мартину и медленно поднял верхние лапы на уровень груди, повернув их ладонями вперед. Так ящеры прощались с близкими родственниками.
— Ты мне понравился, Мартин. Но больше мы не увидимся. Такова неразумная жизнь, которую ты хочешь изменить.
Узок мир вождя полудикого племени по сравнению с тем, что довелось повидать Мартину. Но оба, и схай, и землянин, в тот миг испытывали сходные чувства. Чувства ведь питаются ощущениями, они вырастают не из интеллекта, их характер мало зависит от количества логически накопленных знаний. В гораздо большей степени они складываются под влиянием великого подсознательного чутья на плохое и хорошее. Чутья на добро, если угодно. Чутья, присущего любому мыслящему существу, где бы оно ни возникло. Добро — это просто, как и Мосос. Добро — это то, что самому хочется получать от окружающих. Вот и все.
Мартин без колебаний вложил свои руки в сухие и прохладные ладони машиша. Триллионы световых лет преодолело это простое выражение симпатии. И огромную разницу в биологии, истории, воспитании.
— Прощай, Мартин.
— Будь здоров, Уханни. Живи долго. Постарайся!
— Охо-хо, — сказал машиш и отвернулся.
4. КАК БУДЯТ ЖЕЛЕЗЯК
За спиной Иоганна висел штуцер, через плечо — пороховница, на поясе — тесак, а на груди — фонарь. В руках он держал увесистый лом. Его карманы оттопыривались от разных полезных мелочей. Полицейский социалист на поиск клада собирался добросовестно
Иржи тоже шел не с пустыми руками. Ему достались веревка, кирка, лопата. Еще он тащил походную аптечку и добротнейшую армейскую флягу Иоганна. Подготовились, в общем.
— А днем это сделать никак нельзя? — нерешительно спросил Иржи.
— Чтобы все видели, как мы топаем с этой амуницией? — усмехнулся Иоганн. — Нет уж, слушай старших. Форвертс!
— М-да. Ладно. Нун аллес гут. Слушай, а зачем тебе нужен этот древний язык?
Иоганн удивился.
— Мне? Мне-то родители вдолбили. Хочу или не хочу — их не интересовало. А тебе вот зачем?
— Точно не знаю. Больно он выразительный. Иногда так и тянет ляпнуть что-нибудь для усиления мысли.
— Стоящие мысли усиливать не требуется.
— Это смотря кому. Зато всегда требуется подсаливать. Какую стоящую мысль ни возьми, все они такие скучные да пресные.
— Йа?
— Йа. Только со смешком и проглатываются. Что, не так? Иоганн пожал плечами.