— А для тебя, машиш, мы тоже чудовища?
— Раньше и я так думал. Сейчас — не знаю. Пожалуй, я бы не стал затевать с вами войну из-за ничего. Но даже среди сивов большинство этого хотят. Просто потому, что вы другие.
— И этого достаточно?
— Еще как достаточно. Войны могут начинаться и не из-за таких пустяков.
— Да, к сожалению, — сказал Мартин. — Но разумно ли? Война — это смерть. Я долго живу среди вас и я вижу: схаям так же не нравится умирать, как и нам, мягкотелым.
— Хог. Это верно. И я не хочу воевать с такими, как ты. Ты спокойный. Но скажи, много ли у вас таких, как ты?
— У нас есть и хорошие, и плохие, — с сожалением сказал Мартин. — Так же, как и у вас.
— Вот в этом беда. Толпой овладевают плохие. Толпа редко слушается разума.
— Не всегда. Власть у сивов принадлежит умному машишу. Уханни заквакал. Потом хлопнул по коленке. Однако в
его голосе слышалось осуждение:
— Ты умно сказал. Схаи любят лесть. Но если я дам ей волю, то вместо меня будут править льстецы. Так у нас бывало. Ничего хорошего. Я хочу видеть все, как есть. И я вижу войну со всех сторон. Слишком многие не понимают, как это скверно. Поэтому не боятся войны
— А ты?
— Я видел много войн. Хуже ничего нет.
— Ты можешь удержать свое племя.
— Что значит один машиш одного племени? Не так-то просто образумить даже собственный ухудай. А со стороны восходящего Хассара нам грозят объединенные силы Су Мафусафая. Хотят заставить нас присоединиться к себе. И это еще не все. Со стороны заходящего Хассара живут исконные наши враги хачичеи. Эти просто уничтожат всех сивов до единого, если получится. Так же, как Су Мафусафай хочет уничтожить вас.
— А получится? У хачичеев?
— Нет. Хачичеев больше, но наши воины умнее. Однако мы ослабеем и не сможем противиться Су Мафусафаю. Он этого ждет.
— Но ведь что-то сделать можно?
Машиш, не оборачиваясь, махнул рукой. Оба стражника молча и бесшумно спрыгнули с обрыва за шатром.
— Подвинься ко мне, Мартин. Пей, Мартин. Слушай со всех сторон. Я не смогу предотвратить войну. И не нужно тратить на такой разговор время. У нас его мало — и у тебя, и у меня. Меня поджидает смерть от старости, а тебя стережет смерть от нашей глупости. Поэтому давай смотреть дальше сегодняшнего ужина.
Машиш плеснул себе в чашу. Выпил.
— Нет войны, которая не заканчивается, — веско сказал он. — Я не верю, что схаи победят мягкотелых. Ваше оружие лучше. Я не верю, что мягкотелые победят схаев, нас слишком много. Рано или поздно придется заключать мир. Вот тогда, Мартин, наступит нужное время. Мы не сможем остановить войну. Но если немного повезет, то сможем ее укоротить.
— А когда?
— Когда все дураки, и ваши, и наши, на своей мягкой или жесткой шкуре почувствуют, что это такое, война. Нагеройствуются, набегаются, нахлебаются досыта. Вот когда нужно придумать для мира почетную причину. Даже тупую голову можно убедить в том, что воевать не надо, если воевать уже надоело. Я знаю обычаи Схайссов, а ты знаешь обычаи страны мягкотелых. Понимаешь? Мартин поставил свою чашу на землю.
— Начинаю понимать, машиш. Ты умеешь смотреть далеко. Но раньше ничего нельзя сделать?
— Нет. Со дня на день я ожидаю послов Су Мафусафая. Они потребуют воинов. Нам угрожают хачичеи, но я дам воинов. Не самых лучших, не сразу, но дам. Иначе мне придется воевать на две стороны Хассара. Никакая доблесть не поможет. Сивы исчезнут. Понимаешь?
— Еэ, машиш.
— Но если я дам воинов Мафусафаю, то между моим племенем Сив и твоими родичами прольется кровь. Потом через это придется перешагнуть. Это понимаешь?
— Со всех сторон, машиш.
— Такое возможно?
— Курфюрст Поммерна, мой машиш, на такое способен.
— Тогда мне нужно, чтобы ты вернулся к своим и ждал моего сигнала. Но просто отпустить я тебя не могу.
— Почему?
— Су Мафусафай уже требовал тебя выдать. Если я откажусь и оставлю тебя здесь, мне опять грозят войной. Если отпущу тебя — то же самое, но меня еще вдобавок объявят предателем.
— Что же делать? Неожиданно Уханни квакнул.
— Что может делать тот, кого собирается убить сын машиша?
— А об этом знают?
— Об этом знают все. Иначе сын машиша поступить не может. Но поскольку об этом знают все, у тебя есть причина для побега. Хорошая причина, лучше не придумать. А если ты сбежишь, никто не сможет обвинить меня в предательстве. Так?
— Да, это так, только есть одна трудность.
— Какая?
— Меня очень хорошо стерегут. Машиш еще раз квакнул.
— Не знаю, так ли уж я хорошо заглядываю вперед, но я вижу, что ты сбежишь, мягкотелый.
— Прости, но ты это хорошо видишь? — с сомнением спросил Мартин.
— Очень хорошо. Не стоит беспокоиться. Подойди ближе. Смотри.
В свете костра на ладони машиша тускло поблескивали два золотых перстня. В виде змей, пожирающих собственные хвосты.
Мартин не мог не подивиться. Он всегда был сторонником той точки зрения, что законы развития разума универсальны. Но чтобы так... Перстни вплоть до деталей походили на изделия древних скифов Земли. Из какого-нибудь кургана в Северной Таврии.
— Они совершенно одинаковые, — задумчиво сказал машиш. — Их сделал великий мастер, который уже умер. К моей первой свадьбе. Моя первая уффики... — Тут машиш запнулся. — Ее тоже нет. Так вот. Один перстень я дарю тебе.
Мартин отстранился.
— Я не могу взять этот перстень, машиш.
— Почему?
— Мягкотелые очень ценят любовь.
— Любофь?
— Да. Когда два существа, офса и уффики, совсем принадлежат друг другу. Очень близко. Понимаешь?
— Понимаю ли я? Хог...
Машиш вдруг встал и прошелся по площадке. Потом, глядя на звезды, сказал: — Мою первую уффики звали Уйсифи. Она давно уже в гостях у Мососа. После нее были и моложе, и горячее, и веселее, и даже умнее. Но ни одна не получила перстня. Даже не видел никто. И не увидит. Хог! Понимаю ли я любофь?
— Извини. Я не хотел тебя обидеть, машиш.
— Ты не виноват. Я даже рад, что могу поговорить об этом с тобой. Больше не с кем, схаи к такому не приучены. А жаль. Хорошо, что мягкотелые тоже чтут любофь.
— Особенно первую.
— Да. Первую. Ничто в этой жизни не повторяется, Мартин. Иногда кажется, что повторяется, а приглядишься — нет, не то. Другое. Чуточку новое.
— Нельзя дважды войти в одну и ту же реку?
— Вот-вот. Нельзя. Мои мысли ты выражаешь лучше меня.
— Это не я выражаю. Так говорил один наш древний мудрец.
— Правильно говорил. Будет хорошо, если схаи и мягкотелые узнают мудрость друг друга.
Машиш вздохнул, отвернулся от звезд и сел на свое место.
— Но это случится не сейчас, Мартин. А пока бери перстень.
— Все равно не могу, — сказал Мартин. — Это ведь твоя память об Уйсифи.
— Да, память. Я хотел оставить эти перстни своей дочери. Но ты можешь взять. Ты даже должен взять, — каким-то изменившимся, приглохшим голосом сказал старый ящер.
— Должен? Но почему?
— Да потому, что спас сына Уйсифи! Это она благодарит тебя моими руками. Дар из страны Мососа. Нельзя отказываться. Понял?
— Теперь — да. Со всех сторон, машиш.
— Хог. Хорошо. Моя Уйсифи будет довольна. Машиш помолчал, а потом заговорил другим, уже деловым тоном:
— Второй перстень будет у того, кого я пришлю. Или пришлет другой машиш сивов, если я не доживу до нужного времени. Перстень будет означать, что мы готовы к переговорам о мире или даже союзе с мягкотелыми.
— Это возможно?
— Да. Но только в крайнем случае. Если моему племени будет грозить гибель, а твой машиш согласится помочь.
— Гибель от хачичеев?
— Вряд ли. От Су Мафусафая. Учти, когда сивы будут воевать с Мафусафаем, твоему Поммерну станет полегче. Согласится ли из-за этого Поммерн помогать сивам?
— Это будет решать машиш Бернар Второй. Но я думаю, что такое возможно. И я буду просить его об этом, очень просить. Большего обещать не могу, машиш.