– Примерно. Только за нарушение закона мы убиваем редко. Плохое нам мешает делать не только страх.
– А что еще?
– Стыд и совесть.
– Что такое стыд, я знаю, – сказал машиш. – А что такое совесть?
– Это стыд не после, а до плохого поступка. Добро вообще-то делать приятно.
– Еэ, приятно. Только потом долго приходится об этом жалеть.
– Это когда за добро платят злом.
– Еэ. Ты хорошо сказал. Мы многому могли бы научиться друг у друга. Когда надоест убивать друг друга. Ты, Мартин, говорил, что жизнь меняется медленно. От себя добавлю: особенно у схаев. У нас и шкура-то жесткая… Не знаю, доживу ли.
– Постарайся, машиш. Хочу видеть тебя своим гостем.
Старый схай некоторое время смотрел на Мартина глазами, в которых отражался костер.
– Тебе и впрямь этого хочется?
– Большое удовольствие, когда враги становятся друзьями.
– Великий Мосос! Странно, как ты еще жив, мягкотелый. Если любишь такие удовольствия. Но я тебе уже не враг. Ты не за этим ли приходил?
– И за этим тоже.
– Что ж, у тебя получилось. Быть может, когда-нибудь сивы вспомнят о тебе с благодарностью.
Машиш вдруг встал, подошел к Мартину и медленно поднял верхние лапы на уровень груди, повернув их ладонями вперед. Так ящеры прощались с близкими родственниками.
– Ты мне понравился, Мартин. Жаль, что больше мы не увидимся. Такова неразумная жизнь, которую ты надеешься изменить.
Узок мир вождя полудикого племени по сравнению с тем, что довелось повидать астронавигатору Мартину. Но оба, и схай, и землянин, в тот миг испытывали сходные чувства. Чувства питаются ощущениями, которые вырастают не из интеллекта, их характер мало зависит от количества накопленных знаний. В гораздо большей степени они складываются под влиянием великого подсознательного чутья на плохое и хорошее. Чутья на добро. Чутья, присущего любому мыслящему существу, где бы оно не возникло. Добро – это просто, как и Мосос. Добро – это то, что самому хочется получать от окружающих.
Мартин без колебаний вложил свои руки в сухие и прохладные ладони машиша. Триллионы световых лет преодолело это простое выражение симпатии. И огромную разницу в биологии, истории, воспитании.
– Прощай, Мартин.
– Будь здоров, Уханни. Живи долго. Постарайся!
– Охо-хо, – совсем по-человечьи сказал машиш и отвернулся.
4. Как будят железяк
За спиной Иоганна висел штуцер, через плечо – пороховница, на поясе – тесак, а на груди – фонарь. В руках он держал увесистый лом. Его карманы оттопыривались от разных полезных мелочей. Полицейский социалист на поиск клада собирался добросовестно.
Иржи тоже шел не с пустыми руками. Ему достались веревка, кирка, лопата. Еще он тащил походную аптечку и добротнейшую армейскую флягу Иоганна. Подготовились, в общем.
– А днем это сделать никак нельзя? – нерешительно спросил Иржи.
– Чтобы все видели, как мы топаем со всей этой амуницией? – усмехнулся Иоганн. – Нет уж, слушай старших. Форвертс!
– М-да. Ладно. Нун аллес гут. Слушай, а зачем тебе нужен этот древний язык?
Иоганн удивился.
– Мне? Мне-то родители вдолбили. Хочу, или не хочу, их не интересовало. А тебе вот зачем?
– Точно не знаю. Больно он выразительный. Иногда так и тянет ляпнуть что-нибудь для усиления мысли.
– Стоящие мысли усиливать не требуется.
– Это, смотря кому. Зато всегда требуется подперчивать. Какую стоящую мысль ни возьми, все они такие скучные да пресные. Что, не так?
Иоганн пожал плечами.
– Возможно, вкус к безвкусным вещам вырабатывается постепенно.
– То есть с возрастом?
– Давай дело делать, господин философ. Пока Матильда не вмешалась.
– Давай, – быстро согласился Иржи.
Но не потому, что захотел лезть под землю. А потому, что Матильда была женщиной крутой, скорой на расправу да жгучей на язык. В деревне кому только от нее не перепадало. Даже Промехе, правда, заочно.
Часа через полтора они добрались до обвала. Иоганн присвистнул.
– Йа, – сказал он. – Внушительно.
Несмотря на позднее время, полная тьма не наступала. Потому что небо по ночам светилось уже которую неделю. Вершина Замковой горы отчетливо выделялась на его фоне. Там, наверху, пробегал ветер, шевелил кроны берез. Вниз, в глухую тишину ложбины, долетал шелест молодых листьев, скрип, непонятные шорохи. Тоскливо кричала одинокая птица.
– Послушай, а в ветреную погоду привидения бывают? – спросил Иржи.