Моника Я на общественных работах. Вы же видите…
Бела. Браво! Все мы – труженики! Погодите, а вы не хотели бы пойти работать к нам на рабфак? Преподавателем, воспитателем, уборщицей, поварихой, заместителем директора? Не пугайтесь, там вы будете делать пока то же, что и здесь. Мы разбираем развалины. (Смеется, затем кричит.) А ну, ребята, берись за кирки, постоим за честь нашего рабфака!
Моника. Бела, смотри, кто это в пролетке?
Бела. Ласло!
Ласло. Наконец-то! А я-то жду не дождусь, когда они обратят внимание на бедного человека.
Бела. Ласло! Лаци! Дай обнять тебя, дружище! Но что с тобой? Ты разъезжаешь в коляске? Таким барином заделался с той поры, как расстался с нами под Биаторбадью!
Ласло. На чем-то надо же мне добираться до вас, будапештцев? Поезда не ходят, ничего лучшего нет. Сейчас я секретарь обкома в Задунайском крае. А ты?
Бела. Я тоже создавал партию. В междуречье Тиса – Дунай.
Ласло. Партию? Какую же?
Бела. То есть как какую? Коммунистическую, разумеется. Я ведь честный венгр! А эту работницу в красном платочке ты узнаешь?
Ласло. Моника!
………………………………………………………………
Моника. Порадовались мы немножко нашей встрече, да и разошлись по своим делам… Как-то вечером плелась я после работы домой. Вдруг возле меня затормозила автомашина. Старенькая такая, собранная из железного лома, но окрашенная в нарядный красный цвет.
………………………………………………………………
Дюла. Мадам, позвольте подбросить вас до дому на моем «роллс-ройсе»?
Moника. Дюла! Вот это встреча!
Дюла. Прошу вас, садитесь. Вот здесь, рядом со мной: заднее сиденье занято. Ну, что вы поделываете, где трудитесь?
Моника. На общественных работах.
Дюла. А покажите-ка, что вам сегодня выдали за ваш труд? Так… Полкило картошки и пригоршню мучной пыли.
Моника. Фунт.
Дюла. Ну хорошо, фунт так фунт! Не густо платят. А вон, оглянитесь назад, – там есть кое-что получше!
Моника. Маргарин, консервы, шоколад!.. Откуда такое богатство?
Дюла. Возвращаюсь из Вены. И знаете с кем я там встретился? С Дешке. Как был болваном, так и остался. Плохо ему сейчас. Но Вена! У меня там небольшая собственная фирма – внешняя торговля. Ну, разумеется, на манер военного времени. Вы меня понимаете? В какой-то мере даже официально – по линии партии социалистов.
Моника. Вы социалист?
Дюла. А что ж тут такого? Я всегда был демократом, жена у меня неарийского происхождения. У меня на этой почве в сорок четвертом даже неприятности были. Сознаюсь, с браком мне не повезло, но я считал делом чести не покидать ее, пока… Сейчас мы с ней, правда, разводимся.
Моника. Ну, здесь можете меня высадить. Приехали.
Дюла. Погодите, не убегайте. Да постойте же. Дайте мне вашу сумку! Вы же не откажетесь принять от меня баночку консервов, пачку маргарина и вызвавший у вас удивление шоколад? Я от чистого сердца. У меня этого добра хватает. Не бойтесь. Помните, когда-то я уже говорил вам? Моя жена и сейчас не на картошке живет!
Моника. Отпустите мою руку. Я спешу.
Дюла. То, что однажды угодило в мою лапку, я не так-то легко выпускаю! Однако, кроме шуток, может быть, мы встретились бы как-нибудь, Моника?
Моника. Мы с мужем живем вот в этом доме, на четвертом этаже.
Дюла. Я говорю не о такой встрече. Где-нибудь на «нейтральной почве». Сейчас уже открылось несколько ресторанов…
Моника. Мой муж болен, и мы никуда не выходим…,
Дюла. Ну так что же?
Моника. А без мужа я не привыкла бывать в компаниях.
Дюла (удивленно.) Таких женщин теперь мало.
Моника. Возможно, я не считала.
Дюла. Вот моя визитная карточка. По этому адресу вы можете всегда обратиться ко мне за любой помощью – в смысле продуктов или еще чего…
………………………………………………………………
Моника. Я была страшно утомлена, но, поднявшись к себе на четвертый этаж, старалась прогнать с лица следы усталости, чтобы не заметил муж. И потом, когда я уже преподавала в школе, на окраине города… час ходьбы туда, час обратно, а позднее – полтора часа в переполненном, громыхающем трамвае… Испорченные войной дети… Но все равно, возвратившись домой, я должна была выглядеть веселой, беззаботной, радостной… Трудно было, очень трудно. Когда после похорон я впервые вернулась домой, в свою квартиру, я нашла там опустевшую инвалидную коляску у окна и прерванные на полуслове записи… И когда мне нечего было делать, некому было готовить ужин, некуда возить беспомощное, отучневшее тело, когда мне ничего не нужно было и я осталась одна, сама себе хозяйка, – вот тогда-то и оказалось, что так еще тяжелее. Только пока человек живет ради кого-то, он живет по-настоящему. Я села проверять тетради. Они лежали передо мной ровненькой стопкой, сорок ученических тетрадей. Я механически протянула руку за первой сверху. В ту пору я преподавала в средней школе, была руководительницей восьмого класса. Учебный год подходил к концу, и темой сочинения был выбор профессии.
………………………………………………………………
Первая девочка. Я буду инженером-электриком. У меня папа – монтер. Он говорит, что я ловкая, что у меня есть техническая жилка. Я иногда помогаю ему чинить какие-нибудь электроприборы у нас дома или когда его приглашают к себе соседи. В кружке радиолюбителей я сама собрала радиоприемник, который ловит весь мир.
Голос затихает.
Вторая девочка. А я пойду в ремесленную школу, стану ткачихой. Жизнь в ремесленном такая веселая! У меня будет школьная форма, я буду получать оплаченный отпуск на целый месяц и летом смогу поехать отдыхать, куда только захочу. Раньше детей отдавали на выучку мастерам. Им приходилось сносить побои и постоянно быть на побегушках. А сейчас ученики действительно получают в ремесленной школе профессию. Стану я ткачихой, пройдусь по улице и увижу на людях ткани, которые я соткала на своем станке. Подумать только, ведь если бы не я, у них не было бы таких платьев!
Голос удаляется.
Третья девочка. Я буду инженером-строителем. Прежде девочек не брали в институты, но сейчас даже в Сталинвароше есть женщины-инженеры.
Голос удаляется.
Четвертая девочка. А я поступлю в химический техникум. Знаете, какое интересное дело – химия? Эти краски, лаки, мыло…
Голос затихает.
Пятая девочка. Я буду врачом, это самая интересная профессия. Сейчас в нашей семье трое ребят, но было бы'пятеро, если бы двое не умерли совсем маленькими. Мои родители были очень бедны, и они не могли пригласить врача. Мы каждый год ездим на могилки моих маленьких братиков в Ракошкерестур. Мамочка всякий раз вздыхает и говорит: «Сейчас им было бы уже восемнадцать!..» А иногда она сидит и молча смотрит перед собой, очень печальная. Хотя они умерли давно-давно, еще до освобождения Венгрии. Я буду детским врачом и вылечу всех-всех больных детей. Самая грустная вещь на свете – это когда маленький ребенок болен. Ведь он даже не может сказать, что у него болит, и только его тельце все горит как в огне.
Голос удаляется.
…
Моника. Я и не заметила, как они утешили меня. Девочки по тринадцать-четырнадцать лет из школы на дальней городской окраине… Мне вспомнились слова Ласло, когда весною сорок девятого мы случайно встретились с ним. Дело было так: находившиеся на учениях солдаты выстроили хуторским ребятам школу где-то в междуречье Тисы и Дуная. Мои пионеры вызвались на занятиях кружка собрать своими силами для этой школы учебные пособия, оборудовать физкабинет. На открытие школы мы отправились всем классом. А от военных на митинг приехал Ласло. Настроение у всех было приподнятое. Ласло отослал машину и возвращался вместе с нами на грузовике. С ним была его жена. Всю дорогу мы пели…