Будто протестовали против покусительств дождевых струй на бордово-оранжевые поля заботливо взращенных костром углей. Тех, что давали им успокаивающий шатёр мирного света. Похоже, сама ночь боялась оставаться сегодня наедине сама с собой.
Такую ночь лучше провести дома, под семью замками, в постели, в большом городе, на улицах которого ярко горят фонари и неспешно катят, мигая сине-красными огнями, многочисленные и бдительные патрульные машины…
Как нескоро мы ещё увидим всё это снова…
— Дядя… а хотите… А хотите, я покажу Вам, где их схроны?! Мне Кука как-то мимоходом примерно показывал… — Жук вскинулся, — он нашёл, как ему показалось, способ убедить меня взять его с собою…
— Схроны? — ему и вправду удалось меня немного заинтересовать. — Далеко?
— Нет! Здесь рядом, и аж два! — он жарко зашептал, почуяв мои сомнения. Ему так хотелось быть убедительным…
Я стал прикидывать. Последние двое суток я напряжённо оглядывался назад, — туда, где осталась База.
Но зарева и жирного столба дыма, свидетельствующего о нападении на мой дом, не наблюдалось. Не слышно было и канонады. Правда, с такого расстояния я мог её уже и не слышать. Но вот увидеть горение заранее и специально для этого приготовленных ям с дизельным топливом и кусками автошин я мог и отсюда. И слава Богу, что горизонт над горами так и не окрасился этими сигналами тревоги. Значит, «делегаты» исправно тащат моё «письмо» Вилле. И моя уловка пока работает, как надо. Я очень, очень на это надеюсь…
И значит, в запасе у меня есть ещё три, ну пять дней… За это время я могу наворотить такого…
Но эти схроны, которые то ли есть там, то ли их нет…
Вопрос: стоят ли они того, чтобы добровольно терять время, которого и так мало? И вдобавок ко всему тащиться к ним черепашьим шагом с калекой, ежечасно рискуя подставиться и засветиться?
Щенку только того и надо, чтоб я пошёл с ним, — ему будет не так страшно. Да и подохнуть он не хочет, понятно.
В его наивных глазах я читаю тайную надежду: что я вдруг сжалюсь и пристрою его где-нибудь, что ли?
А кста-аа-ати…
— Слышь…ты, селёдка пучеглазая! А откуда твои дохлые «братья» притащились с этим…мясом, бля…? Хотя бы сторону укажи!
"Селёдка" без колебаний вытянула руку в направлении Адыгеи. Почти. Потому как мнимая линия их маршрута, выходит, проходила по средней параллели между моим городом и Адыгеей, а не указывала точно на неё…
— Эй… а ты с ними сам-то там бывал?
Ещё не зная истинной причины моего интереса, Жук снова кивнул, но как-то вяло. Словно не хотел признаться в чём-то постыдном, в чём ему пришлось участвовать. Это не ускользнуло от моих глаз.
— А ну-ка, ну-ка… Выкладывай. Только не шуми…
Поминутно издавая тяжкие вздохи и пряча глаза, пацан поведал, что неделю назад…нет, больше! — отряд Ермая и ещё двух таких «формирований», объединив усилия, настиг, обложил и захватил в горах несколько человек. Ермай тогда радовался, как ребёнок. Всё скалился от удовольствия и твердил, что "соседушки в гости пожаловали, да в сети и попали"…
При этих словах я похолодел… Мне хотелось тряхнуть головой, отгоняя этот высокий голос, но вместо этого я, напротив, превратился в слух:
— …Правда, говорили, что гнались за четырьмя или пятью, а двое всё-таки ушли. Ушли, положив перед этим что-то около трёх десятков этих… ну, которые из-под Ключа… — у пацана не повернулся язык назвать ЭТИХ другим именем: СВОИ.
— Они кэ-эк дали им там…хороших… чих-пыхов, а потом разделились и стали пробираться куда-то в сторону Анапы, что ли… Да вот только двое и смогли уйти. И эти, — он кивнул на наряженную трупами поляну, — их схватили. Когда у этих… ну, у тех, кто защищался…, патроны закончились. Там шуму было — мама, не горюй! Говорят, они…, - ну, эти, что дрались и уходили, ещё человек семь напоследок насмерть порезали… Ну, перед тем, как их скрутили… — глаза мальчишки горели странным огнём. Он как-будто восторгался тем, как досталось втайне ненавидимым им «ермаям» и иже с ними. Словно гордился подвигами захваченных героев. Его кулаки самопроизвольно напрягались, сжимаясь в небольшие острые комочки некрепкого костяка…
— Я тогда ещё, когда их привели, воду им носил. Как увидел их, сразу понял, что мужики порядочные, классные. Не чета этим… скотам… — он вновь указал головой на едва различимые в темноте останки, поливаемые мелкой дождевой моросью.
— Я… Я, дяденька, помочь им хотел… Сбежать помочь хотел, понимаете?! — он схватил меня за руку, и заговорил жарко, сбивчиво, словно стараясь оправдать собственное бессилие или подлость:
— Я им принёс потом даже пистолет, еды… Я… Я… Они мне сказали, что за ними могут прийти… То есть, на выручку. Понимаете? Один, маленький такой, крепкий, всё посмеивался, когда говорил, что если мужики прорвались, то сюда явится то ли какой-то "босс"…, то ли Бес, то ли шатун… То, мол, всех тогда тут ушатает… И одной планетой под Солнцем станет меньше. По-моему, так и говорил. Ермай злился тогда страшно. Орал, грозился вырвать ему язык. Но никто всё не приходил, не приходил…а я всё думал, думал, — чем им помочь? Их держали взаперти. Почти без еды и воды. А я… Я смог уговорить Чику и Сома, чтобы они притащили мне ножовку по металлу. Это пацаны из соседнего отряда. У них там и инструментарий всякий есть… И они принесли… а тут… — Пашка сбился с дыхания, закашлялся… — их стали бить, чтобы они, значит, отнесли в свой… ну, отряд, домой, наверное, заразу какую-то. А те — ни в какую…
Он заткнулся, переводя дух.
Я пребывал в ужасном состоянии. Мои люди… Мои!!! Те, которым я так громко, так легко обещал защиту и покровительство… Что верили в меня. Верили и ждали до последнего…
А я — я просто НЕ ПРИШЁЛ. И нет оправдания мне даже в том, что я НЕ ЗНАЛ….
Обязан был. Пойти. Выяснить. Найти! Вызволить! Пускай даже для этого мне пришлось бы брать в одиночку Бастилию, ломать ворота Ада, вызвать на драку половину Вселенной… И неважно, что пробившиеся на Базу бойцы пришли слишком поздно…
Какой позор для тебя, такой неоспоримый, вечно правый и «мудрый» старик…
— …и тогда им пригрозили их повесить. Я решил им в ту же ночь, значится… помочь сбежать. Но Рыба что-то там заподозрил. И сдал, сука… И я… я не выдержал побоев… Я рассказал… Понимаете?! Всё… им рассказал… — Мальчишка с трудом сдерживал рыдания. Огромные, нереально огромные слёзы стояли меж его век, превратившихся спустя два часа после моих кулаков в узкие щели.
Я был готов провалиться не только сквозь землю, но и глубже…
Жук, давясь, сглатывал сопли вперемешку со слезами, и было видно, что пацану так хотелось облегчить, освободить душу этим рассказом о своей слабости! Да что там говорить, — ему, как слишком резко повзрослевшему, просто хотелось выплакать весь ужас происходящего, — словно он, кичливо недоплакавший в детстве перед сверстниками, теперь стремился наверстать упущенное…
Я взял себя в руки и положил ладонь на его плечо:
— Прекрати. Слышишь, перестань… Сейчас всё это уже не важно. Что было, то было. Такова сейчас жизнь. Пойдёшь пока со мною, если есть силы… Я тебе скоро что-то покажу. — И отправился принести свой «баул» со снаряжением.
Он понемногу успокоился. Острые плечи его ещё вздрагивали, но он уже начал подниматься на ноги, лишь иногда кривясь украдкой лицом. Обезболивающее понемногу отпускало. Он уже до некоторой степени познал страх, боль, унижение. Но ещё прежде, чем проснётся это вечно хмурое «утро», если у него достанет сил и мужества преодолеть боль и дойти, он будет знать и другую сторону жизни…
Глава VIII
Через пару минут Жук был готов. Да не немудрено, коли пожитки можно рассовать едва ль не по карманам… Крохотный узел, обвязанный наподобие старого вещмешка сверху широкой брезентовой тесьмой, — вот и вся недолга.
Я быстро заливаю из ручья костёр, что при усиливающемся ливне не так уж и сложно…и показываю своему «напарнику» на массив отдельно стоящих деревьев и переплетённых среди них кустов:
— Сиди там. И ни звука, даже если по тебе будут ползать все гадюки Кавказа…