Так и есть…
Вместе со всяким придурошным и ненужным нормальному человеку хламом, на равнодушный ко всему снег выпадает свёрток из крайне истрепанной фольги, сквозь порывы которой видны те же волокна, крупинки которых так хорошо угадываются на срезе.
Сырые, слегка прихваченные морозцем, с кристалликами межтканевого ледка, волокна!!!
Я хорошо различаю их даже при такой "освещенности".
Я вообще прекрасно вижу в густых сумерках, и лишь полная, абсолютная темнота заставляет меня призывать на помощь искусственные средства освещения и зрения. Так что меня не обмануть даже этой полумгле.
Этот гад предпочёл, видимо, сожрать свою долю в сыром виде?
Или из жадности побоялся, что ему не достанется, что его забудут при дележе?
Вот откуда у Ермая это мясо… — интересно, кто чей "поставщик"?
…Страшно подумать, что некоторым… «людям»… нравится вкус человечины.
В этом они признаются сами…
Кто-то сконфуженно-счастливо, кто-то открыто и с вызовом…, а кто-то прямо-таки с утверждением, граничащим с желанием взобраться на трибуну и призвать…
История… и я — мы знаем немало примеров того, как целые поселения, имея достаточно пищи, занимались пожирательством человеков. В самых разных уголках мира.
От времён Адама и до наших дней.
…Во время лихолетья раз, другой попробовав, они находят в нём специфический, особый вкус…
О котором могут даже долго, с восторгом говорить взахлёб.
И остаются тайными или явными приверженцами такой «диеты». Приучая к ней даже собственных детей…
И наука какое-то время робко утверждала, что эта "кулинарная пристрастность" передаётся по наследству. Пока науке не заткнули строго рот.
Наступало время "всемирной демократии", и вопить на улицах, что земляки и раса, к примеру, Нельсона Манделы, жевала ещё, кроме бананов и червяков, что-то другое, означало объявить новый виток расизма…
Дать разогнанному и присмиревшему Ку-клукс-клану новые карты в чешущиеся руки…
Здесь, на этих просторах, кем-то дальновидным и продуманным, с извращённым мозгом и хорошим знанием людских пороков и животных пристрастий, был поставлен чудовищный эксперимент…
Изловив или «пригласив» каннибалов «вынужденных», о которых мне рассказывал ещё Святоша, этот Некто влил их в ряды своей общины, сделав их своими первыми «солдатами». Усилив их позиции мощью собственных бойцов, он не препятствовал, а наоборот, — поощрял "перековку новобранцев" в это своего рода Братство.
Вновь прибывающих явно «посвящали» через этот «ритуал». Кто отказывался, тех, я уверен, просто уничтожали.
Жук и его одногодки, скорее всего, были либо «боевым», либо пищевым резервом Братства.
И его ожидал скорый выбор, перед которым бы его поставили. Либо ты — с нами. Либо ты съеден…
Не думаю, что был третий вариант. В столь трудное продовольственное время практически неисчерпаемая "живая кладовая" мяса обеспечивала эдакий безотходный и самовоспроизводящийся "круговорот харчей в природе".
По принципу "примкнул-победил-наелся"…
Проиграл — попал на стол.
Сопротивлялся «слиянию» — и ты в котле.
Голодная масса, чья основная пища — человеческие «окорока», сметёт тебя в любом случае…
Так что сто раз подумаешь, стоит ли наживать себе колотьё в боку в виде воткнутой туда вилки.
Братство Последнего дня, если я правильно понимаю значение татуировки, будет распухать в геометрической прогрессии и до тех пор, пока кто-то не сочтёт его вполне достаточным для того, чтобы двинуть куда-нибудь победоносной войной.
Куда угодно.
Потому как есть, наверное, для них определённый спортивный интерес, — чья же грудинка вкуснее, — турка, русского или иранца?
Чья вырезка сочнее и слаще…
…Передо мною лежал мужчина, чью щёку украшал до боли знакомый символ — планета в паутине, перечёркнутая жирным крестом на фоне атомного гриба…
То, что было живо и могло ползать, незаметно для нас перекочевало в «карман», в собственность и преданное владение гения, прикормившего радушно, приободрившего «заблудших» и одобрившего их мерзостность.
Даю голову на отсечение, среди них есть и своего рода "служители культа".
Такие, например, как тот «Хирург», от которого якобы прискакал тогдашний насквозь вшивый "агитатор".
Они выполняют роль «капелланов», священнослужителей.
И им внимают, потому как ни одна «кормящая» вера не оставалась ещё без внимательных и рьяных сторонников.
Первые несмелые попытки «централизации» их усилий дали нужные плоды. А мы их прохлопали. Не смели на корню.
Вот и вызрел у нас под боком раскидистый и мощный дуб проблемы, к которому мы, отложив порубку из-за занятости "на потом", с таким опозданием и не спеша припёрлись с крохотным лобзиком для фанеры…
И теперь мы стоим перед ним, потрясенно задрав к его непобедимой кроне головы, и понимаем, как глупо, смешно и растерянно мы смотримся рядом с ним со своим жалким "инструментом"…
Мне теперь стало окончательно ясно, что имел в виду «губернатор», говоря о том, что у нас нет шансов.
Он был прав, хоть ты сдохни…
Тем, кто понимает жизнь с точки зрения наличия пищи для тела своего, понимает и мораль в её человеческой интерпретации.
Буде у нас имелось, чем питаться, мы и помыслить себе не могли о том, чтобы переступить грань, отделяющую человека от Зверя.
Мы считали, что наша маленькая группа, дрейфующая среди вод моря Кошмаров, есть нечто обособленно-порядочное. Не утратившее человечности, не уронившее самого гордого имени «человек». С присущими ему благодетелями и устоями.
В этом было и наше счастье, и наша беда, как оказалось.
Ибо Звери, не уничтоженные вовремя и сбившиеся в стаи, нашедшие из рук Вожака корм, поддерживаемые речами о «негреховности» их поведения и норм новой жизни, слишком БЫСТРО становились именно зверьми.
И уже стали многочисленнее нас и не в пример сильнее. Они внимательно и благодарно внимают этим речам. Речам, регулярно и щедро подкрепляемым бросаемыми им кусками ещё горячей, парной плоти…
И я был уверен, что армия этого Некто, чьё имя я знаю, чью мерзкую ухмылку я чую нутром, будет непрерывно расти и шириться именно по этим причинам.
Так что тот же покойный Ермай и его «хартия» — братья навек…
И как с этим бороться, какими силами, и что делать вообще — ума теперь не приложу…
О, Вилле… Что же ты, падаль, наделал…
— Жук… Ты вообще понял, кто перед тобой?
Не сводящий немигающего взгляда со щеки неряхи, всё так же лежащего без движения поодаль, он аж подпрыгивает от неожиданности:
— А?!
— Я говорю, — перед тобой — людоед. Самый настоящий. Не из сказки Шарля Перро. Смотри — укусит!
Кажется, малой что-то напряжённо «листает» в своей голове. Глаза он то и дело переводит с лица мёртвого коротыша на лицо этого "нокаутированного".
И внезапно он, выпучив глаза, произносит потрясённым шёпотом:
— Я видел этого… — он кивает в сторону мертвяка. — Приходил он… к Ермаю. Два раза…
— Ты уверен?
— Точно, он! Бумагу какую-то приносил, — карту, что ли… — и что-то говорил про какого-то человека, которого нужно обязательно найти. И если возможно, взять живым.
Секунду молчит, и вдруг:
— Так это Вас они «взять» хотели! Это в поисках Вас мы мотались по горам почти три дня! — он восхищённо моргает на меня зенками.
— Ну, допустим. И что?
— А то! Что пленные, которые, я теперь точно знаю, Ваши люди… Те, что говорили… ну, о Шатуне… Они говорили между собой, что главный всех этих… — он показал на распростёртые туши, — и Ермая тоже, я так думаю, — где-то в «колодцах». Я как-то слышал ненароком. Когда лапник им приносил в сарай. Спрятался потом за стену и слушал… — он стушевался. — Я не любитель подслушивать, не подумайте. Просто в тот раз так вышло. Они думали, что я ушёл, и стали беседовать. А мне стало интересно…, ну, я и остался…
— Ладно, ладно, я верю, что ты не баба, просто любящая чужие сплетни. А просто «слушал». Дальше-то что?