Проныра все еще сидел в глубоком раздумье над газетой, когда в библиотеку вошла Лора.
— У меня для тебя сюрприз! — воскликнула она.
— Выкладывай!
— Один из белых врачей опознан, — сказала Лора, показывая ему фотографию. — Я разложила все фото перед сестрой в клинике, и в конце концов она указала вот на этого.
Проныра впился глазами в фотографию, которую держала Лора.
— Она уверена?
— Абсолютно.
— Лора, я тоже не сидел без дела и вроде бы теперь знаю, почему Шэйн убил того парня в «Хилтоне».
— Этого не может быть! — не поверила Лора.
Проныра протянул ей конверт с двумя письмами и снимками.
Она открыла его и сначала вынула фотографии.
— Шэйн застрелил вот этого?
— Правильно.
— А кто эта девушка?
— Это дочь ученого-беглеца, Эразмуса. Ее тоже нет в живых.
Лора с озадаченным видом принялась за письма.
— Ничего не понимаю, — наконец сказала она.
Проныра подвинул к ней подшивку «Рэнд дэйли мэйл» и указал на найденную им заметку.
— Прочти вот это.
— Та же девушка! — едва взглянув на газетную страницу, воскликнула Лора.
— Верно, она не только дочь доктора Корнелиуса Эразмуса, но и подруга Марка.
— Господи, ты ведь не думаешь, что африканец, убивший девушку, — это Марк?.. — пробежав заметку, спросила Лора.
— Да я почти и не сомневаюсь в этом.
— Стал бы он убивать любимую девушку, да еще ради кошелька!
— Не стал бы. Человек, написавший такое письмо, не мог этого сделать.
Проныра перевернул несколько страниц подшивки. В следующем номере газеты было помещено продолжение истории об убийстве девушки. Газета писала, что убийца — «некий Марк Кхакхетла», радикально настроенный студент университета Форт-Хэйр. В интервью с репортером инспектор Ганс Иоханнесен заявил:
Эксперты по вопросам баллистики располагают доказательствами того, что мисс Эразмус была убита из пистолета, найденного у африканца. Следы пороха на правой ладони Кхакхетлы подтвердили, что из пистолета стрелял именно он. Когда я приказал ему остановиться, у него в руке была ее сумочка. Однако вряд ли он совершил убийство из-за нескольких рэндов. Что касается подлинных мотивов, то пока нам ничего о них не известно.
Проныра перелистал еще несколько страниц и захлопнул папку.
— Все это чушь собачья! — со злобой сказал он. — Южноафриканская полиция, должно быть, пронюхала, что дочь Эразмуса встречается с черным студентом, и они решили убрать и ее, и парня. На всякий случай — ведь отец-то засекречен! Девушка, вероятно, была с характером — убили бы только его, она бы так этого не оставила, могла бы повлиять на отца. Вот и прикончили обоих, а публике преподнесли это несусветное вранье.
— А как же отец?
— Подозреваю, что через какое-то время он узнал правду о смерти дочери, понял, что ее убили те, на кого он работал, и решил бежать.
— Что же нам теперь делать?
Проныра посмотрел на часы:
— Сейчас — ничего. Но завтра, с утра пораньше, поезжай в иммиграционное бюро и установи личность и занятие белого похитителя Шэйна. Времени у нас в обрез. Те, кто его увез, скоро узнают, что Шэйн убил «подсадную утку» по личным мотивам, и тогда ему крышка!..
13
Стоя у окна своего гостиничного номера, доктор Эразмус наблюдал сквозь листву кокосовых пальм за размеренной жизнью старого порта Момбасы. Все уже было знакомо ему до мелочей. В течение двух дней со времени приезда в Момбасу он то и дело подходил к окну и оглядывал старый порт. Ничто там не менялось: те же одномачтовые суденышки в гавани, те же ветхие, перенаселенные домишки по ее берегам.
Было около пяти часов пополудни. Эразмус повернулся и посмотрел на портфель, лежавший на узкой кровати. Этот портфель и одежда на нем — вот и все, чем владел он в этом мире. Да еще сто долларов в кармане пиджака. Эразмус снова взглянул на часы. Служащий гостиницы сказал ему, что до станции ехать не более получаса. Эразмус вернулся к окну и в который раз бросил взгляд на зеркальную гладь бухты. Солнце садилось, и на старый порт упали длинные тени. Зазвонил телефон.
— Ваш номер в Найроби, — сказала телефонистка, когда он поднял трубку.
— Можно Нельсона? — спросил Эразмус сдавленным голосом.
— У телефона.
— Мистер Нельсон, мы не знакомы лично, но вы слышали обо мне. Я — Корнелиус Эразмус.
— Эразмус? Вы шутите!
— Я не шучу. Слушайте меня внимательно: я звоню из Момбасы. Вы понимаете, мне срочно нужна помощь. Я прочитал вашу статью в газете о стрельбе в отеле и подумал, что вы можете связать меня с людьми из безопасности. Я прибыл морем пару дней назад и сошел на берег, перехитрив таможенников… Никаких документов у меня нет. Если явиться в полицию, то возникнет масса осложнений. Мне необходимо немедленно связаться с Управлением безопасности.
— Разумеется! Просите о чем угодно.
— Вечером я выезжаю поездом из Момбасы в Найроби. Я хочу, чтобы вы известили кого следует в Управлении безопасности и они бы встретили меня в Найроби на вокзале. Никто не знает, что я здесь. До станции я доеду в такси, сразу сяду в вагон и просижу в купе до самого Найроби. А там уж я рассчитываю на их защиту. Если бы вы могли устроить это…
— Приложу все усилия. Но как они вас узнают?
— Они не узнают… Но если вы будете с ними, я узнаю вас по фотографии в газете. Хорошо бы вам держать в руках номер «Обсервера».
— Я так и сделаю. Но, ради всего святого, будьте осторожны!
— Не беспокойтесь, мистер Нельсон. Раз уж мне удалось добраться сюда, то уверен, что завтра я буду иметь удовольствие встретиться с вами.
Эразмус положил трубку и вернулся к окну. Посмотрел на часы — время словно остановилось. Еще только пять часов. До поезда Момбаса — Найроби целый час. Несмотря на уверенный тон во время разговора по телефону, Эразмус находился во власти крайнего нервного напряжения. Он ослабил узел галстука.
…За последние месяцы ему пришлось немало перенести. Сначала смерть дочери. Затем потрясшее его открытие истины. Как-то днем ему позвонил студент-африканец из университета Форт-Хэйр. Он спросил, не найдется ли в лаборатории временной работы для африканца, занимающегося на химическом факультете. Эразмус возмутился и бросил трубку. Он знал, что все его телефонные разговоры прослушиваются. Чего доброго, еще решат, что он передает сведения о секретной работе каким-то африканцам. Через полминуты телефон опять зазвонил. Тот же настойчивый голос на этот раз заявил, что у него есть кое-что интересное для Эразмуса. Эразмус спросил, что именно, и человек ответил: «Информация. Это касается вас и вашей семьи». Ученый повесил трубку.
Прошло несколько недель, но Эразмус все еще ломал голову над странным телефонным звонком. И вот как-то утром, когда он ходил по магазинам в центре Йоханнесбурга, к нему подошел молодой африканец и сказал: «Это я вам звонил тогда. Вы меня не знаете, но я знал вашу дочь Дженет. У меня есть кое-что интересное для вас». Эразмус почувствовал, как юноша запихивает что-то ему в карман пальто. Прежде чем Эразмус нашелся что сказать, юноша исчез в толпе.
Остановившись посреди тротуара, Эразмус достал из кармана конверт. Внутри была фотография его дочери Дженет рука об руку с молодым африканцем. Потрясенный Эразмус был не в силах сдвинуться с места. Он не помнил, как нашел дорогу домой. Там он дал волю давно сдерживаемым слезам. В них была и скорбь по погибшей дочери, и гнев по поводу африканца, державшего ее за руку на фотографии, и отвращение ко всему миру, и, наконец, жалость к самому себе. Он был буром, и снимок дочери с африканцем возмущал его, будил в нем негодование. «Как ты могла? Как ты могла?» — взывал он к покойной дочери. Кроме фотографии, в конверте оказалось еще письмо, написанное рукой Дженет: