В полночь Проныра показал свою корреспондентскую карточку у входа в клуб «Холлиан», и его пропустили в зал. Лора, конечно же, сидела у самой эстрады. Даже в полутьме видно было, как она пожирает Шэйна глазами. Южноафриканский певец исполнял номер на суахили. Проныра много раз слышал Шэйна, но сегодня тот пел из рук вон плохо.
— Что это творится с твоим дружком? — спросил он, подсаживаясь к Лоре.
— Ты о чем?
— Он не поет, а квакает.
— Ишь, специалист! Тебе что диез, что бемоль — все едино!
— Ого! Как мы сегодня обидчивы!
Проныра подозвал официанта и заказал бутылку пльзеньского.
— Нет, серьезно, — не унимался он. — Шэйн сегодня не в ударе.
Лора посмотрела на Проныру и, пожав плечами, отхлебнула из своего бокала.
— Должно быть, не его день, — сказала она. — Пора знать: у всех певцов так бывает.
— Он, по-моему, в напряжении, чем-то взволнован.
Она промолчала. Пиво принесли перед самым антрактом. Пока Проныра расплачивался, Шэйн спустился с эстрады и присоединился к ним.
— Выпей, — предложил ему Проныра. — По твоему пению видно, что тебе надо выпить.
Дородный южноафриканец рассеянно посмотрел на Проныру, не зная, как отнестись к замечанию журналиста.
— Не обращай внимания, Шэйн, — сказала Лора, кладя ему руку на плечо. — Он ведь ни черта не смыслит в музыке.
— Что тебе заказать? — спросил Проныра, заметив нетерпение на лице официанта.
— Двойную порцию коньяка, — ответил Шэйн, — с имбирным элем.
Лампы в ночном клубе замигали — как бы в такт музыке в стиле «диско», которую играли во время антракта. Сладкий голос ведущего пригласил гостей танцевать. Две проститутки, крепко обнявшись, медленно извивались около эстрады. Появился коньяк. Шэйн смешал его с имбирным элем и залюбовался искристыми пузырьками, затем залпом опорожнил бокал. Лора взглянула на него.
— Дорогой, тебе еще выступать. — В ее голосе звучала тревога.
Шэйн поставил бокал на стол и вытер губы тыльной стороной ладони.
— Курево есть у кого? — спросил он.
— У меня только «Эмбасси», — сказала Лора.
— Ко мне не обращайся, — отрезал Проныра. — У меня хватает ума не травиться никотином.
Шэйн снова посмотрел на Проныру.
— Пойду-ка пройдусь, — бросил он. — Увидимся.
Лора поднялась:
— Что с тобой, милый?
— Ничего, — сказал певец. — Просто хочу подышать свежим воздухом. Пойдешь со мной?
Лора кинула беспомощный взгляд на Проныру, наливавшего остатки пива в стакан. Тот поднял голову и пожал плечами, давая понять, что ему безразлично, останется она или уйдет. Взяв сумочку, Лора удалилась с Шэйном. На танцевальной площадке проститутки тесно прижимались друг к другу, их огромные завитые парики плавно покачивались, наподобие черных буев в ночном море.
Лора вернулась вместе с Шэйном, когда музыка в стиле «диско» умолкла. Певец сказал ей несколько слов, которые Проныра не расслышал, и пошел к эстраде. Лора села.
— Он чем-то расстроен, — сказала она.
— Да что ты говоришь!
— Проныра, не будь таким противным, пожалуйста.
— Правда глаза колет.
— Но ведь ты мог и не говорить ему об этом.
— Допустим, мог. Только иногда человеку полезно услышать о себе правду.
— Ты ему не шибко нравишься, — сказала Лора, как бы извиняясь за своего дружка.
— Не ему одному, детка.
Шэйн снова запел — одну из джеймс-бондовских песен, исполнять которые считали своей обязанностью все певцы ночных клубов в Найроби. Бедный Джеймс Бонд, подумал Проныра, слышал бы он, что выделывают здесь с его песнями!
— Потанцуем? — спросил Проныра, кладя ладонь на руку Лоры и возвращая ее из мира грез, в который она погрузилась, созерцая поющего Шэйна, в мир реальный. — По крайней мере твой дружок убедится, что я не имею ничего против него или его пения.
Лора отодвинулась:
— Не сегодня, Проныра.
Журналист ощутил, что его вдруг бросило в жар: он не привык, чтобы его отвергали. Проныра машинально потянулся за пивом. Отпивая из бокала, он приказывал себе успокоиться, твердил, что ее отказ ничего не означает, что сегодня он вел себя с ней не лучшим образом. Вспомнил, что не пошел с ней пообедать. А теперь она отплатила ему той же монетой.
— Черт подери! — Проныра встал и подошел к высокой сомалийке, стоявшей у бара. — Потанцуем?
Она снова оглядела его — под этим расчетливым взглядом он чувствовал себя барахлом на распродаже или чем-то еще похуже — и отрицательно покачала головой.
— Смотри, потом пожалеешь, — сказал он, и опять его бросило в жар, как минуту назад за столом с Лорой.
Сомалийка повернулась к нему спиной. Проныра посмотрел на бармена. У того на лице застыло смущение.
— Добрый вечер, Проныра. — Бармен неловко улыбнулся.
— Черт подери! — бормотал Проныра, пробираясь к выходу.
5
Зазвонил телефон. Проныра вздрогнул и проснулся. Голова у него раскалывалась. Он понял, что ночью явился домой изрядно пьяным, раз уж свалился не раздеваясь. Протянув руку, он поднял трубку:
— Наэта слушает.
— Говорил тебе, что помогу? — прокричал голос на другом конце провода.
— Подождите, — сказал Проныра, вылезая из кровати. Он взглянул на часы — было половина десятого. — Кто говорит?
— Я, — ответил голос в трубке.
— Но кто вы?
— Портье. Помнишь?
— Какой еще портье?
— Говорил же, что пригожусь! — произнес голос в трубке. — Так вот, стрельба у нас тут была!
— Стрельба? — Проныра подтащил телефон к окну и раздвинул занавески — в глаза ему ударило солнце. — Стрельба? Где? В кого стреляли?
— В «Хилтоне». В того белого парня, кем ты так интересовался.
— «Хилтон»? Белый парень? — Журналист никак не мог просунуть руку в рукав рубашки. — «Хилтон»! Белый парень!
Проныра уронил телефонную трубку, рванул с вешалки брюки, выдвинул ящик комода, схватил пару носков. Он отчетливо видел, что они разного цвета, но было не время обращать внимание на подобные пустяки.
На тротуаре у главного подъезда в «Хилтон» Проныра попал в живой водоворот. Он пробрался сквозь толпу и предъявил корреспондентскую карточку у входа. В вестибюле кружилось множество полицейских и несколько агентов Управления безопасности. Журналист увидел репортера из «Стандарта», фотографа из «Нэйшн», но не перекинулся с ними и словечком. Он устремился прямо к портье.
— Что случилось? — спросил Нельсон.
— Убили, — ответил полушепотом портье, подражая Проныре. — Я знал, с первой минуты, как только он вошел в своих темных очках, без багажа и без паспорта, почуял: здесь что-то не так. А тут еще ты явился, говоришь, с ним агенты… эти… пиджаки оттопыриваются… Я точно знал…
— Скажи толком, — взмолился Проныра, — что произошло?
— Ну, не знаю даже, с чего начать. В общем, я в эту неделю работаю днем. Ту неделю работал в ночь, а сейчас днем.
— Итак, ты работаешь в дневной смене.
— Да, прихожу сегодня в восемь, как обычно, — продолжал портье. — Только глянул от стойки в вестибюль — и что же я вижу? Скажу — не поверишь. Одного из тех агентов, что тогда приезжали с белым. Сидит это он в кресле, газету читает, понятно? Только все по сторонам глазеет, как сыщику и положено. Ну, ему, ясно, невдомек, что я его приметил. Не знает, что я понял — агент он, хоть издали и не видно, как пиджак у него под мышкой оттопыривается. У меня память на лица.
— Что случилось-то? — снова спросил репортер, едва сдерживая нетерпение.
— Ну, сверху вдруг звонят. Из номера европейца. И какой-то парень… африканец… наверное, из агентов… говорит мне — я трубку снял, понятно? — говорит мне: подзови, мол, человека из вестибюля. А у самого голос дрожит. Я и спрашиваю: «Какого человека?» А он как заорет: «Инспектора Муриуки живо к телефону!» Я ему: «Инспектора Муриуки? А он из себя какой?» Тот парень опять в крик: «Быстро инспектора Муриуки!» Ладно, я-то не дурак, понятно? Иду к тому, который в кресле, и спрашиваю: «Вы инспектор Муриуки?» Он глядит, удивлен вроде, а я ему сразу: «Вас к телефону!» Он прыг к аппарату, а я у него за спиной, притворяюсь, что своими делами занят, но слышу, как тот, из номера, кричит: «Быстро „скорую помощь“!» Инспектор хочет спросить что-то, а тот, я слышу, твердит одно: «Быстро „скорую помощь“!» Тут Муриуки бросает трубку и велит мне соединить его с городом. Я соединяю, он набирает три девятки и вызывает полицейскую «скорую»…