Нет, Эйджер должна быть в полной безопасности со мной, как со своей матерью, если таковая у нее была, в чем я сомневался, хотя Эйджер и рассказывала о том, что была ребенком. Я усомнился в том, были ли вообще матери в том смысле, какой мы вкладываем в это слово. В языках всех племен от Бо-лу до Кро-лу нет слова, соответствующего нашему слову «мать». Они говорят «ама» и «кор-сва-джо», что означает «воспроизводство», «рождение» и «с начала», и указывают на юг, но ни у одного из них нет матери.
Обсудив наше трудное положение, мы решила вернуться в свою пещеру, но вскоре поняли, что заблудились в лабиринте ходов. Мы постарались вернуться по своему следу к тому месту, где я лежал, но заблудились еще больше. Эйджер как бы оцепенела от ужаса — но не от испуга — при виде нашего затруднительного положения; она утратила то удивительное чутье, общее у всех живых существ Каспака, которое позволяет людям этой земли передвигаться с места на место без компаса или проводника. Рука об руку мы двигались во тьме, ища прохода во внешний мир, но понимая, что с каждым шагом мы все более углубляемся в сердце скалы, рискуя провалиться в бездну, что закончилось бы нашей неминуемой смертью. А темнота! Она была почти осязаемой и действовала на нас крайне удручающе. У меня были с собой спички, и в самых трудных местах я зажигал их. Но мы не могли позволить себе истратить их полностью, поэтому медленно прокладывали дорогу на ощупь, надеясь лишь, что выдерживаем одно направление и когда-нибудь найдем выход. Зажигая спички, я заметил, что стены лишены росписей. Это было признаком того, что человек не проникал так далеко вглубь; не было здесь также следов зверей.
Трудно сказать, сколько времени мы провели, блуждая по темным проходам, карабкаясь по крутым подъемам, пробираясь по краям бездонных углублений, рискуя каждую минуту провалиться в пропасть, где нас поджидала неминуемая гибель от голода и жажды. Как бы трудно ни было, я думаю, что было бы еще труднее, если бы рядом не было такой спутницы, как Эйджер, — храбрая, безропотная, преданная Эйджер! Она устала, хотела есть и пить, но ни на миг не теряла бодрости. Я спрашивал ее, боится ли она; она отвечала, что здесь Вайеру не может схватить ее, а если она и умрет от голода, то умрет вместе со мной, а такая смерть ее вполне устраивает. Временами мне казалось, что ее отношение ко мне сродни собачьей преданности новому хозяину, который добр к ней. Могу поклясться, что не задумывался над тем, что это может быть чем-то большим.
Не могу сказать, пробыли ли мы в глубине скал день или неделю, да и теперь мне это неясно. Мы устали и проголодались; часы продолжали идти; дважды мы спали, затем вставали и шли дальше, с каждым шагом ощущая все большую слабость. В течение всего этого долгого времени подземные проходы постоянно были направлены вверх. Было невероятно трудно, особенно в том состоянии изнеможения, в котором мы находились, но мы упорно продолжали идти вперед. Мы спотыкались и падали, мы выбились из сил и не могли держаться на ногах, однако мы снова вставали и продолжали идти. Вначале, когда это было возможно, мы шли, взявшись за руки, затем пошли порознь, еще позже, когда я заметил, что Эйджер очень ослабела, мы пошли, прижавшись друг к другу, и я поддерживал ее, обхватив за талию. Я все еще нес свое оружие, но так как ружье висело на спине, руки мои были свободны. Когда стало заметно, что я сильно истощен, Эйджер предложила бросить оружие, но я сказал, что это означает для меня безусловную гибель; я предпочитаю погибнуть в пещере с оружием, чем оказаться безоружным после того, как мы найдем выход.
Наступило время, когда Эйджер не могла больше идти; я поднял ее на руки и понес. Она предложила оставить ее, говоря, что после того, как я найду выход, я смогу за ней вернуться. Но она знала, и я тоже, что если я оставлю ее здесь, то уже не найду. Однако она настаивала на своем. У меня едва хватало сил на два десятка шагов за раз, затем я падал и отдыхал пять-десять минут. Я не знаю, какая сила поднимала меня на ноги и заставляла идти дальше, в то время как я сознавал абсолютную бесполезность этого. Я уже считал нас погибшими, но как только проходило некоторое время, я с усилием поднимался и продолжал свой путь, таща Эйджер за собой. Теперь едва слышимый от слабости, ее мягкий голос упрашивал меня оставить ее и спасаться самому — казалось, она думает только обо мне. Конечно, я не оставил бы ее одну, даже если бы захотел этого; но дело в том, что я не хотел ее оставлять. То, что я хотел сказать ей, совершенно естественно и просто выходило из моих уст. Никогда я не был так близок к смерти, а я — человек, довольно далекий от героизма. Тем не менее я сказал: «Я скорее не выйду отсюда без тебя». Мы отдыхали на обломке скалы. Эйджер прижалась ко мне, голова ее лежала у меня на груди. Я чувствовал ее объятия, ее рука слабо ласкала мою руку, но она молчала — слова были не нужны.