— Фиола, — повторил я, смущенный. — Разве я не так выговариваю?
— Фиола, — проговорил машинный голос дешифратора. — Фиола.
— Пусть Фиола, — сказала Вера. — Имя красивое, как и девушка. Однако, друзья, довольно отвлекаться. Эли, будь внимательнее!
Внимательным я не сумел стать. Я подносил шар тому, с кем разговаривала Вера, но смотрел на одну Фиолу.
И она глядела на меня, разговаривала со мной вспыхивающими и погасающими, меняющими цвет глазами. Вера не завершила и половины своих расспросов, как я научился понимать этот восхитительный красочный язык. Нет, я не мог отвечать ей такими же вспышками и сияньем глаз, вероятно, я лишь глупо таращился на нее, но Фиола разбирала мои молчаливые крики, мои смятенно-страстные объяснения — мы понимали друг друга без слов.
Вы удивительные создания — люди, говорила Фиола, а среди людей ты лучший. У тебя доброе лицо, ты строен и красив, ты так нежно смотришь на меня, мне хотелось бы, чтоб ты схватил меня своими большими руками, у всех у вас большие сильные руки, ты же сильнее других землян. Да, конечно, отвечал я, то есть наоборот, я вовсе не самый сильный и красивый, это смешно — я красивый! Но вот ты — поразительная, мне и не снилось, что могут быть такие существа, я дрожу от радости, когда ты смотришь на меня, смотри, смотри, сияй своими сверхъестественными глазами! Да, я буду смотреть, и ты смотри, это так хорошо, когда ты идешь вперед, а голову оборачиваешь ко мне, прости, я не знаю, как звать тебя, я не могу осветиться твоим именем, но я уверена, оно звучно и стройно, как ты. Меня зовут Эли, ты этого не услышишь, обыкновенное имя, на Земле много таких имен — ни звучных, ни стройных, ни худощавых, просто имен, вот и мое такое — Эли. Нет, я услышала, тебя зовут Эли, это прекрасно и могущественно — Эли, вот я зажгусь твоим именем, эти красно-голубые пламена — ты, это твои цвета, Эли, Эли! Ты скоро уйдешь, вы всегда торопитесь, люди, хоть и тихо передвигаетесь, и ты уйдешь, как другие, а я буду в сумраке гореть твоим именем, Эли, Эли, какое звучное имя, Эли, какое сверкающее имя, Эли, не уходи, Эли, Эли! Я не уйду, Фиола, я останусь, я хочу, очень хочу остаться с тобою…
— Очнись, Эли! — сказала Вера. — Беседа закончена.
— Надо уходить? Неужели надо уходить, Вера?
— Разве ты думал, что мы поселимся здесь?
Я повернулся к Спыхальскому:
— Мартын Юлианович!… В эту гостиницу вход для землян не запрещен?
Лицо его снова перекосила усмешка. Я вдруг понял, что он добрый человек.
— Эта гостиница — единственное местечко, где для человека нет опасностей, кроме красоты ее обитательниц.
Я схватил руки Фиолы, заглянул в глаза — они были темны.
— Фиола! — сказал я, забыв о дешифраторе. — Я приду. Жди меня, Фиола!
Я повторял «Я приду!», пока черные глаза Фиолы опять не вспыхнули цветом морской воды, освещенной солнцем. Ромеро потянул меня за собою. Я махал Фиоле рукой. За воротами гостиницы Вера сделала мне выговор. Сколько раз я слышал в детстве этот суровый голос!
— Я недовольна, Эли. Чего ты уставился так на бедную девушку?
— Я любовался ею, Вера. Я не озорничал, а любовался!
— Отворачиваться от всех земных девушек, чтоб увлечься первой встречной звездожительницей, — кто тебе поверит, Эли?
— Главное, чтоб я поверил, — пробормотал я. Я верил.
А Ромеро пошутил:
— В древних преданиях змей искусил прародительницу людей, некую Еву. Бедный Эли, кажется, дал обольстить себя коварной и красочной змее.
Я молча глядел на него. Я слышал голос из прежнего моего мира, а сам был в новом.
Ромеро опирался на свою дурацкую трость — надменный, высокомерно подтянутый. Я словно бы впервые заметил, что он красив и его короткая бородка расчесана волосок к волоску. Между нами что-то оборвалось, он больше не был мне другом.
27
— Теперь ангелы с Гиад, — сказала Вера. — В этих крылатых обществах сохранились враждующие классы.
— Вздорный народец, — подтвердил Спыхальский. — Каждый день у них драки. Перья летят, как пух с тополей.
— И их много. Двадцать три обитаемые звездные системы в Гиадах, сто семь густо населенных планет. Ни одно из разумных племен не размножилось так — почти четыреста миллиардов…
— Разумное племя? — переспросил Спыхальский. — Что, конечно, считать разумом… Одно добавлю — голодное племя. Посмотрели бы вы, что происходит, когда звонят к столу.
Вера задумалась. Я был полон мыслей о Фиоле. Мы долетели до гостиницы «Гиады». В этом здании размером с город масса зелени и света, прямоугольники домов образуют улицы, на пересечении улиц разбиты амфитеатры с экранами — ангелы любят картины. Условия тут подобны земным. Крылатые легко приспосабливаются к любым параметрам гравитации, атмосферы и температур. Вероятно, этим и объясняется, что они широко расселились на планетах.
На нас сразу набросились, осатанело зашумев крыльями, три обрадованных ангела. Через минуту вокруг носилась, сталкиваясь и дерясь в воздухе, целая толпа крылатых. Я хлопал их по крыльям, приветствуя, но их было слишком много, чтоб со всеми здороваться.
В ангелах есть что-то внушающее неприязнь. Внешне они импозантны, даже величественны, — белое тело, золотые волосы, широкие мощные крылья, причудливо окрашенные: розовые, фиолетовые, оранжевые, даже черные, особенно среди четырехкрылых, чаще же всего — разноцветные. Зато лица ангелов грубы. Я не встретил ни в тот день, ни после ангела без морщин, морщинисты даже молодые, — каждый кажется состарившимся ребенком. Впечатление это усиливается еще и оттого. что они галдят и носятся, как расшалившиеся дети. К тому же, ангелы редко моются. В вертепах ангелов вряд ли лучше, чем в конюшнях пегасов.
Когда мы продирались сквозь крылатую толпу, я увидел в стороне Андре с Лусином. Я наклонился к Ромеро.
— Павел, замените меня у дешифратора.
Выбравшись из толпы, я припустил к Андре. Какой-то шальной ангелочек, восторженно завизжав, ринулся на меня с распахнутыми крыльями, но я ускользнул от него.
— Молчи и слушай! — закричал Андре. — Новые данные о галактах. Говорю тебе, молчи! Мы получили великолепные записи у того четырехкрылого. Чего ты размахиваешь руками?
— Я молчу! — закричал я. — Покажи записи.
— Сперва выслушай, потом покажу.
Андре и Лусину повезло. Когда они пришли к изолированному четырехкрылому, тот спал и ему снились кошмары, мозг его усиленно излучал.
Андре, не дожидаясь пробуждения ангела, поспешил материализовать записанные излучения на большом дешифраторе.
Он тут же, на улице, при сиянии дневного солнца, вызвал видеостолб. Я с усилием всматривался, внешний свет был сильнее внутреннего свечения видеостолба. Я увидел те же картины, что уже демонстрировались на Земле, — скалы, яркие звезды, черное озеро, спускающийся сигарообразный корабль. Нового не было и дальше — те же галакты, башня с вращающимся глазом…
— Ну? — спросил Андре. — Понимаешь ли ты, что это такое?
— Понимаю. Бледная копия старых записей Спыхальского.
— Правильно, — проговорил молчавший Лусин. — Копия. Уже видели.
— Вы дураки! — сказал Андре радостно. — Ну и что, если видели? Важно одно: звездные видения посещают нашего четырехкрылого очень часто, раз мы записали их в первом же обследованном сне. Только личные впечатления могут дать такую четкость образов. Короче, он видел галактов сам! — Андре с торжеством смотрел на нас. Я хладнокровно рассмеялся ему в лицо:
— И сейчас ты идешь выспрашивать своего ангела, правильно ли толкуешь его сновидения?
— Совершенно верно.
— Я пойду с тобой, чтобы присутствовать при оглушительном крушении твоей очередной теории.
Четырехкрылый буян был громадный, мужиковатый ангелище со свирепой мордой и могучими крыльями. Он уставился на нас мутными глазами и что-то проворчал. У ангелов тонкие, писклявые голоса. Разговаривая, они захлебываются от торопливости — в любом их сборище трескотня и писк. У этого даже голос был мощный, он не пищал, а грохотал. Он мне понравился.