– Труб хороший, – сказал огорченный Лусин. – Не паразит. Красивый. Очень сильный. Сильнее всех ангелов.
28
Впечатление от следующих гостиниц слилось в смутное ощущение чего-то утомительного. Я понимал, что человеческая двуногая одноголовая форма – лишь одна из возможностей разумной жизни, и был готов к любым неожиданностям. Даже когда мы беседовали с существами, на три четверти состоящими из металлов, и студенистыми мыслящими кристаллами, погибающими от света, я не удивлялся. Можно и так, говорил я себе. В природе существует могучее желание познать себя. А каким способом она осуществляет самопознание – игра обстоятельств.
Вечером мы с Ромеро гуляли по Оре.
Недвижное солнце утратило дневной жар и потускнело, превратившись в луну. Три четверти диска вовсе погасли: луна была на ущербе. Звонкий днем воздух, далеко разносивший звуки, заглох, звуки преобразовывались в шумы и шорохи, зато густели ароматы. Запах цветов хватал за душу, как руками. У меня немного кружилась голова. Ромеро помахивал тростью, я рассказывал, что подумал при знакомстве со звездожителями. Ромеро возмутила моя податливость.
– Чепуха, друг мой! Все эти ангельские образины, змеелики и полупрозрачные пауки не больше чем уродства. С уродствами я не помирюсь. Раньше я не очень восхищался людьми, теперь я их обожаю. Знакомство со звездожителями доказало, что человек – высшая форма разумной жизни. Только теперь я понял всю глубину критерия: «Все для блага человечества и человека».
– Разве против него кто спорит?
– Вы ошибаетесь, – сказал он сумрачно. – Мне не нравится настроение вашей сестры. Я хочу сделать вам одно предложение. Она нам обоим дорога. Давайте образуем дружеский союз против ее опасных фантазий. Вы удивлены? Слушайте меня внимательно, мой друг!
Опершись на трость, он торжественно, даже напыщенно проговорил:
– Я не зову вас в неизведанные дали – наоборот, отстаиваю то, что уже пять столетий считается величайшей из наших социальных истин. Хочу восстать против ее нарушения. Я против того, чтобы ради полуживотных, моральных и физических уродцев забывали о человеке… – Отвращение исказило его лицо.
Мне многое не нравилось в звездожителях, но ненависти они не вызывали.
– По-вашему, забвение интересов человека – это реальная опасность?
– Да! – сказал он. – Они уже забываются. Верой, когда она планирует широкую помощь сотням звездных систем. Вами, когда вы так возмутительно равнодушно признаете, что мыслящая жизнь имеет одинаковое право быть прекрасной и безобразной. Андре, готовым все силы положить на возню с дурацкими мыслями примитивных, как идиотики, ангелочков. И тысячами, миллионами похожих на вас фантастов и безумцев. Скажите, по-честному скажите: разве не забвение интересов человечества то, что происходит на Оре? Богатства Земли обеспечивают идеальные условия паукам и бегемотам! Звездный Плуг, отправленный на Вегу, израсходовал все запасы активного вещества на создание искусственного солнца для милых змей. Такова наша забота о других. А человек? Человека отодвигают на задний план. О человеке понемножку забывают. Но я не дам его в обиду. Если еще недавно я молчал, то сейчас молчать не буду. Я повторяю то, что уже говорил на Земле: неожиданная опасность нависла над человечеством. Мы обязаны сегодня думать только о себе, только о себе! Никакой благотворительности за счет интересов человека!
Он выкрикнул последние слова, пристукнув тростью. Я сказал:
– Не понимаю: к чему этот пафос, Павел? Запросите МУМ, кто прав, ваши противники или вы, и все станет на место.
К Ромеро понемногу возвращался его обычный надменно-иронический вид. На лице его вызмеилась недобрая усмешка.
– Благодарю за дельный совет, мой юный друг, обязательно им воспользуюсь. Итак, насколько я понимаю, вам не подходит предлагаемый мной союз?
– Я вообще не нахожу нужды ни в каком подобном союзе.
– А вот уж это мое дело – есть нужда или нет. Покойной ночи, любезный Эли.
Он церемонно приподнял шляпу и удалился. Я с тяжелым сердцем смотрел ему вслед. Мне было грустно, что наша многолетняя дружба развалилась в считаные минуты. Опустив голову, я шагал по аллее пустынного бульвара. Передо мной опустилась авиетка. Я вспомнил, что, кажется, пожелал чего-то, на чем можно передвигаться. Я влез в кабину и подумал: «К Фиоле».