– Не знаю, – сказал он почти вежливо. – Не думал.
Я похлопал его по плечу и приласкал великолепные перья. Это был чудесный экземпляр настоящего боевого ангела.
– Глупый ты, Труб! – сказал я от души.
Он молчал, возбужденно ероша перья. В глазах у него появилась почти человеческая тоска. Но заговорил он с обычной строптивостью:
– Ты не ответил, человек: когда повезете нас обратно?
– Подготавливается звездная конференция. Поговорим о формах общения, о межзвездных рейсах и прочем. А после конференции – по домам!
Он величественно закутался в крылья.
– Конференции меня не интересуют. Двукрылые пищат о межзвездной торговле. Не терплю торгашей!
Уже в дверях я спросил:
– Меня ты терпишь? Заходить к тебе?
Он хмуро проговорил:
– Заходи! И товарищи твои… тоже…
Вечер я провел у Фиолы. Вегажители уже не разбегались в страхе, когда я приходил один. Мне становилось с ними все интересней. Интересней всех была Фиола. Она рассказывала, как идет у них жизнь, а я, особенно не вслушиваясь, любовался ею. Она поймала меня на этом:
– Почему ты смотришь на меня, Эли?
– Разве я смотрю?
– Да. И у тебя тускнеют глаза, когда ты задумываешься.
– Я этого не знал. Конечно, глазам человека не сравниться с вашими. У нас цвет их один на всю жизнь. Скучноватые, в общем, глаза.
– Зато у вас прекрасная улыбка, Эли. Когда ты улыбаешься, у меня стучит сердце. Почему ты краснеешь?
– Ты очень откровенна. У нас это встречается не так часто.
– Что значит – очень откровенна?
– Как тебе объяснить? Если у нас кто-то думает, что другой – хороший, он спешит это сказать, чтоб человек порадовался.
– И у нас так.
– Вот видишь! А если другой человек плохой – раздражительный, угрюмый, – то мы обычно молчим, чтоб не расстраивать его.
– Этого я не понимаю. Он должен радоваться, если ему скажут, что он плохой, – он сделает себя лучше.
– Ну, знаешь! На Земле и машина не радуется, если ее ругают.
Фиола размышляла. Прекрасная, она становилась еще прекраснее, задумываясь. Глаза у нее превращались в нежно-салатные и разгорались. Когда Фиола поворачивала голову, из тьмы выступали предметы: она освещала их глазами, как огнями. Впрочем, я об этом уже говорил.
– Скоро мы расстанемся, – сказал я.
– Тебя это огорчает?
– Да. Я буду вспоминать тебя, Фиола.
– И я. Когда тебя нет, я думаю о тебе.
Такие разговоры я мог бы вести часами. Я прижался к ней плечом. Она с удивлением поглядела на меня. Когда же я коснулся губами ее губ, она спросила очень серьезно:
– Зачем тебе это нужно?
Что я мог ей ответить? Я сказал, что такое прикосновение называется поцелуем.
– Не могу сказать, чтоб поцелуи были приятны, – сказала она. – Но я буду терпеть, если тебе этого хочется.
– Тебе недолго терпеть, – ответил я.
– Мне будет не хватать тебя, Эли, – повторила она.
– Мне и сейчас не хватает тебя, – сказал я. – По земным понятиям, ты есть, и тебя нет. Ты желанная и недоступная.
– Раньше ты говорил, что я красивая, – напомнила она. – Разве красота недоступна? Ты не отводишь от меня глаз, значит ты видишь ее?
– Можно быть красивой и желанной, красивой и недоступной – одно другого не исключает. Недоступное порой даже более желанно.
– Вероятно, потому, что вы, люди, часто хотите невозможного. У вас есть такая странная особенность.
– У нас много странных особенностей.
– Да. А мы желаем лишь того, чего разумно желать. У нас нет недостижимого и недоступного, ибо мы не стремимся к тому, чего невозможно достичь, и не приступаем к неприступному.
– Люди перемерли бы с тоски, если бы были так трезвы, как вы.
– Я и говорю: в вас много странностей.
– Тогда объясни, Фиола, зачем ты сидишь со мной?
– Ты рассказываешь много интересного.
– Другие люди говорили бы интереснее, чем я, но ты хочешь видеть меня. Почему ты встречаешься со мной, а не с Лусином?
– Ты мне приятней, – призналась она. – Днем я думаю, что вечером увижу тебя, и мне становится тепло. Я не понимаю, что это такое. У нас каждый относится ко всем одинаково.
– А у нас отношение к некоторым иное, чем ко всем остальным. Мы называем это особое отношение любовью. И мы не требуем, чтобы любовь была особенно логична.
– Все явления имеют логику. Любовь тоже должна ее иметь.
– У любви есть логика. Но особая. Тем, кто не знает любви, она покажется сумасбродством. И если мы не замечаем, что любовь странна, то лишь потому, что она широко распространена среди нас. Нет таких, кто хотя бы однажды не влюблялся.
– Бедные! Вы, очевидно, проклинаете все на свете, когда на вас сваливается такое несчастье, как любовь?