Но он не на ту напал!
Я ловко вывернулась из его объятий, и вскоре он хватал перед собою воздух!
Два шага — и я уже на балконе. Привычном путём ловко взобралась на крышу.
— Гера, постойте! Вы пожалеете об этом!
Он не видел, как я свечкою поднялась в чистое, ярко синее, очень высокое небо. Воздух был ломким, очень прозрачным.
Я поднималась всё выше, к многочисленным облакам, сквозь неплотную ткань которых лились потоки солнечного света, озаряя землю и крыши, словно гигантский фонарь.
Я поднималась всё выше, пока не стало трудно дышать.
Я чувствовала свободу и даже забыла о вещах, оставленных в комнате. Я парила среди быстрых облаков и долетела до грозных бастионов крепости, где и отдохнула. Только там я поняла, что душу мою гложет неутолимая печаль.
***
Максим долго утешал меня, и в его доме, полном картин и статуй, я была как в крепости. О том, что узнала от Верлады, я не говорила ни слова. Я просто жила яркой и волшебной жизнью, и видела, как мой Мастер работает над новым полотном, героиней которого снова была я.
Я встречалась с многими именитыми людьми, которые запросто захаживали в наш дом и которых я не могу назвать — не только из-за их известности, но и из-за того, что у меня не такая совершенная память.
Помню как-то нас посетил носатый и худощавый человек по фамилии Боков. Он долго смотрел на статуи и полотна, ближе познакомился со мной и очень сдержанно расспрашивал меня о житье-бытье. Когда я ему сказала о потерянном жилище, о проблеме с работой, он лишь бросил сдержанно, что Музы должны жить с художником, мастером, и всё происходит правильно!
Приходил старьёвщик — татарин в стёганом халате с мешком, который казался бездонным — столько он поглотил ненужных вещей!
Приходил Миша Булатов, как всегда, внесший своей весёлостью лёгкость и юмор в наш дом. С ним была милая женщина — его жена Вера.
Я долго любовалась свежим творением Максима. На полотне я стояла на морском берегу в белом платье и смотрела на бушующее море. Вдали проплывал парусник.
Картина была романтичной и красивой, это отмечали все гости — друзья и знакомые.
В конце октября нас ждала премьера новой пьесы Булатова «Сны в восточном городе». Я тщательно готовилась — одела своё лучшее платье, завила волосы с помощью специальных щипцов, которые нагревались на огне.
Вечер выдался дождливым. Тёмно-серое небо низко нависало над городом. Фонари тускло сияли в бархатистых лужах, среди черной тяжёлой листвы.
Ложе и партер, ярко освещённые люстрами, были заполнены нетерпеливыми зрителями, ожидавшими важного действа. Шелестели разговоры. Имя Булатова произносилось с благоговением. Сам он сидел в ложе, несколько взволнованный, руки сжимали подлокотник кресла, а рядом с ним сидела и что-то говорила ему красивая женщина в вечернем платье.
Потом пополз шепоток «сам Сублицкий», и в ложе скользнула призрачная тень.
Звучат первые аккорды оркестра, поднимается занавес, и мы погружаемся в незабываемое представление о великой страшной войне, которая безжалостно перемалывает судьбы людей. Меня особенно взволновала горькая доля беззащитной и трогательной женщины, брошенной мужем на произвол судьбы и выживающей лишь благодаря заступничеству влюблённого в неё мужчины, а также судьба жестокого генерала, у которого, казалось, внутри выжжено всё хорошее и благородное. В общем, пьеса захватила нас и повела по своим дорогам одними ей ведомыми тропами.
Театр напряжённо дышал, переживая за героев.
Я глянула в ложу, где сидел Булатов — его лицо было напряжённым. И вдруг наши глаза на мгновение встретились, что было удивительно, учитывая темноту зала. Искренне я пожелала драматургу спокойствия, выдержки и успеха и с радостью отметила, как он откинулся на спинку кресла с облегчением. Но спину мне сверлил ещё один взгляд. Оказалось, что немного выше сидел Степан Верлада.
В антракте я с неприязнью углядела Верладу. Он скользнул по нас с Максимом хищным взглядом и быстро устремился к стойке буфета.
Видела товарища Барабанова и чекиста Глеба Бокова, который едва кивнул мне. Позже он подошёл к Максиму и заговорил о том, что ждёт наших новых работ и осведомился о том, как нам спектакль.
— Очень, очень рискованный сюжет, — сказал Глеб Боков. — Так откровенно показывать белую гвардию…
— Но здесь главное — судьбы людей…, - произнёс Максим. — Да и к тому же показан крах белых, а это безусловно положительная сторона пьесы…
— Вот в этом, пожалуй, вы правы, — улыбнулся Боков и исчез, будто его поглотило пространство.