Моё сердце продолжало колотиться, казалось, что выскочит из груди. Несмотря на то, что где-то за стеной спал старик, я себя чувствовала одной — одинёшенькой.
Ветер гремел в трубе, и вековые деревья гнулись и скрипели.
Послышалось тонкое постукивание в окно, как будто пальцами.
Я осторожно встала. За окном мелькнула тёмная тень и на мгновение заполонила собою окно. Я в ужасе отпрянула и… проснулась.
***
Утро было хмурое и сырое. Я вышла во двор — еле-еле шумели деревья, заросшие у подножий высоким папоротником. Колодезное колесо визжало, как старая скрипка. Вода была ледяная.
Часы пробили девять. Самовар вскипел, и старик разлил по чашкам кипяток.
После ароматного чая, глядя в лицо старику, я сказала:
— Я сейчас помогу вам, а потом уйду. Мне нужно идти, искать…
Он улыбался, но кивнул, как будто что-то понял из моей сумбурной речи.
Я нашла веник, тряпку, набрала в ведро воды. Принялась за работу и спустя полтора часа домик блистал. В клетках у кроликов было вычищено, им задан корм, получила свою порцию яств и лохматая собака.
Старик смотрел на мою возню, и глаза его светились счастьем.
Когда я закончила, он обнял меня, и я прижалась к его худому телу, вдыхая запах старой одежды. Его плечи сотрясались — чувствовалось, что он плакал.
Мне стало его безумно жаль, и я поцеловала его в дряблую щёку.
Его надтреснутый голос был для меня словно гром с ясного неба:
— Спаси…Спасибо вам, девушка… Спасибо за ваше внимание и любовь.
— Как? Вы… говорите? Вы можете говорить? — отстранилась я, изумлённо озирая его светящееся лицо.
Он кивнул седой головой.
— Теперь… Теперь говорю. Но я не говорил… тридцать лет!
И вдруг сзади раздался стук, как будто звук падающего тела. Старик охнул.
Я обернулась — у входа в комнату лежала красивая молодая женщина, скорее — богатая дама, так она была одета. Её шляпка слетела, обнажив тёмные, цвета воронова крыла, волосы, косу, заплетённую колечком.
Я бросилась к ней.
Общими усилиями мы перенесли её на диван. Старик подал воды, а я расстегнула воротничок, побрызгала холодной водой и похлопала по щекам. Лицо девушки мне показалось смутно знакомым. Но где же я его видела? Или она на кого-то похожа?
Старик склонился над нею:
— Господи, да это же С-софья, Сонечка!
Потом посмотрел на меня и объяснил:
— В-внучка м-моя. Как вышла замуж, так давно уж не приезжала. И вдруг — т-такая радость!
Софья пришла в себя, открыла глаза.
Она села повыше на кровати, мы подложили под спину подушку.
— Дедушка, прости меня. Я когда зашла и увидела, что ты беседуешь — ты, не говоривший всю мою сознательную жизнь, у меня просто помутилось в голове…
— Да я и не удивлён, Софьюшка, такой твоей р-реакции. А знаешь, это всё — заслуга моей г-гостьи, очень необычной госпожи… Она… она помогла мне преодолеть… все преграды и вновь з-заговорить! А вот как её зовут — до сих пор не знаю.
Я назвала своё имя.
Вскоре мы уже сидели за круглым столом, и Софья угощала теми вкусностями, которые по её велению прикупил по дороге слуга. Как выяснилось, старика звали Захаром Романовичем, и он действительно не говорил много лет, после страшного проклятия.
— Но кто вы? Откуда? Вы выглядите необычно и говорите как-то странно, — сказала Софья, оглядывая меня.
Тут вмешался Захар Романович, зашевелил бледными губами:
— Я шёл вчера с рынка, гляжу — какая-то необычная дама сидит и от холода с-страдает. Одета как-то бедно и не по — нашенскому. Жалко мне её стало, вижу — бесприютный человек, у которого в жизни что-то случилось. Н-никогда не подбирал нищих и бездомных, а тут, как будто что-то переключилось во мне, дай, думаю, позову. Вот она и помогла, согрела старика своей добротой!
И тут добавила Софья:
— А меня сегодня как будто что-то ударило, дедушка. Вдруг вспомнилось всё, подумалось, что давно уже не была у тебя, совсем забыла! Ведь раньше муж мне ездить запрещал, а сейчас нет дома его, по купеческим делам уехал. Вот я и решила тебя проведать, велела запрягать, а тут — такое чудо!
Софья говорила взахлёб, глаза её, бархатно-тёмные, блистали, она вытирала их платочком.
Я была вынуждена спросить напрямую:
— Как же получилось, что вы так долго молчали?
Захар Романович склонил седую голову:
— Ах, девочка моя, случилась беда! Я был проклят женою, которую любил когда-то, очень давно. Она оказалась тяжёлым человеком, можно сказать, пила с меня кровь, словно упырь. С каждым днём я угасал, забросил любимую науку. И когда я сделал шаг к разрыву и объявил о своём уходе, она закричала мне слова проклятия: «Пусть уста твои навеки закроет каменная плита и ни одного слова ты не сможешь произнести! Будешь ты прозябать в бедности и одиночестве». С того я действительно замолчал, но всё же решился на уход. Когда я был на пороге и оглянулся на свою жену, наверное, что-то дрогнуло в её сердце, и она добавила, что если найдётся молодая женщина, которая согреет меня и моё жилище теплом и ласкою, то чары развеются.