Розы оплели окна дворца. Нура позировала мне, откинувшись на подушки. Я пыталась передать блеск фруктов, уподобляя их рыжим прядям в ее волосах. Лицо ее было серьезным и печальным. Она теребила жемчужное ожерелье.
— Твое искусство принесет тебе удачу. Ты хотя бы сможешь предложить что-то завоевателю, если наш город сдастся.
Я уронила кисть. Она оставила шафрановое пятно на бледной глазури пола.
— Не удивляйся так, — сказала она. — Стены у нас толстые, но предательство легко их пробьет.
— У тебя есть причины бояться этого? — задохнулась я.
Она тряхнула головой и рассмеялась.
— О, да, у меня есть причины. Сын эмира, Абу Абдаллах… Его сторонников все больше, а отец слабеет.
Как я уже говорила, Нура была рослой, вот и сейчас она легко дотянулась до высокого окна и ухватилась за ветки розового куста. В этот момент я заметила округлость ее живота. Об этом она не говорила, и я — тоже. Был ли будущий ребенок ей так же ненавистен, как и момент, в который она его получила? Поскольку я не знала, то решила молчать об этом.
Она повернулась с веткой в руках.
— Сомневаюсь в том, что увижу весной эти розы, — сказала она.
Ее голос не был ни печальным, ни испуганным. Она произнесла эти слова как само собой разумеющееся. Должно быть, лицо мое выразило ужас, потому что она подошла и обняла меня.
— Мы не можем знать своего будущего, не можем и изменить его, — прошептала она. — Лучше реально смотреть на эти вещи. Но у нас пока есть время. Так что надо ценить его.
И я пыталась следовать ее совету. Были часы, иногда даже дни, когда я не испытывала страх. Думаю, если доживу до старости, не вспомню дней лучше тех, когда она мне позировала. Раньше я боялась состариться в этом дворце, а теперь это было все, на что я надеялась.
Ночи становились холоднее. На рассвете я проснулась, дрожа всем телом. На постели я была одна. Она стояла на коленях, молилась на чужом языке. В руках у нее была маленькая книжка.
— Нура?
Она вздрогнула и сделала движение, словно стараясь спрятать книжку. Повернулась ко мне. Ее лицо было суровым.
— Не называй меня так! — сказала она свирепо.
Я вздрогнула, и она оттаяла.
— Это напоминает мне о вонючем эмире.
— Каким именем я могу тебя называть?
— Прежде я была Изабеллой. Это мое христианское имя.
— Изабелла… — сказала я, пробуя на вкус незнакомые звуки.
Раскинула руки. Она подошла ко мне, и я спросила, не могу ли я посмотреть книгу. Когда она закрывала ее, я увидела что-то красочное. Мы вместе стали ее рассматривать. Красивая маленькая книжка, со множеством ярких иллюстраций. Картинки не копировали точно натуру, по и не были условными. Это был интересный сплав того и другого. Святой или ангел на одной картинке мог быть не отличим от него же на следующей, однако имелись детали, такие как собачка, или деревянный стол, или сноп пшеницы — все это художник взял из жизни.
— Это Часослов, — сказала она. — Тут написаны молитвы. Все, как у вас: фаджр — на рассвете, магриб — на закате. У христиан тоже есть утренние молитвы, та, что мы совершаем на рассвете, называется заутреня, а к концу дня — вечерня. Есть и другие.
— Художник очень талантлив, — сказала я. — Ты можешь прочесть, что здесь написано?
— Нет, — сказала она. — Я не могу читать латинский текст. Но я знаю большинство молитв наизусть, а картинки помогают мне их вспомнить. Мне принес эту книжку врач. Это было очень любезно с его стороны.
— Но врач… он ведь еврей?
— Да, конечно. Нетаниел Леви — настоящий еврей. Но он уважает все религии, и к нему обращаются люди разных исповеданий. Иначе как бы он работал на эмира? Эту книжку подарила ему семья покойного христианского пациента.
— Но ведь это опасно. Он знает, что ты молишься христианскому Богу.
— Я ему доверяю, — сказала она. — Он — единственный, кому я доверяю. Ему и тебе.
Она внимательно посмотрела на меня золотыми глазами, легко провела рукой по моему лицу и улыбнулась редкой, веселой улыбкой. Я ткнулась головой в ее плечо, ища теплоты.
Затем были всадники. Они пробили крепостные стены и вскочили во двор. Стучали по камням копыта. Слышались лязг металла и крики.
Я ощутила на горячем плече холод ее руки.
— Ты плакала во сне, — прошептала она. — Тебе снова снился отец?
— Нет, — сказала я. — На этот раз — нет.