Баррамунде в моем желудке стало вдруг неуютно.
— Вы имеете в виду Сара…
— Обсудим этот вопрос при личной встрече.
Ближний Восток. У меня забилось сердце.
— Вы сотрудничаете с Израилем?
— Доктор Щарански, повторяю: все при встрече. А теперь уточним: завтра вы полетите в Канберру или в Сидней?
Вид из окон офиса ДИДТ завораживает. Я дожидалась Кита Лоуэри в приемной на десятом этаже. Смотрела на яхты, скользившие по залитой солнцем воде, на наполненные ветром белые паруса. Казалось, что я в ложе оперного театра.
Интерьер тоже был хорош. Департаменту иностранных дел досталась часть национальной коллекции. На одной стене был холст Сиднея Нолана, «Нед Келли»; на противоположной стене — знаменитый Ровер Томас, «Встреча дорог».
Я любовалась яркой охрой на картине Ровера, когда позади меня встал Лоуэри.
— Жаль, что у нас здесь нет ни одной картины вашего отца. Блестящий художник. Вот в Канберре есть настоящий шедевр.
Лоуэри был высокий, широкоплечий мужчина со светлыми волосами и слегка помятым лицом серьезного игрока в регби. Неудивительно: регби — главный вид спорта в элитных частных школах, и большинство австралийцев занимается им, несмотря на все эгалитарные мифы.
— Спасибо за то, что приехали, доктор Щарански. Знаю, это было нелегко.
— Да уж. Странно, что из Лондона или Нью-Йорка в Сидней можно долететь за двадцать четыре часа, а вот из некоторых уголков Северных территорий добираешься вдвое дольше.
— В самом деле? Я там никогда не бывал.
Обычная история, подумала я. Возможно, побывал во всех музеях Флоренции, но не удосужился посетить Ноланджи и не видел человека-молнию.
— Обычно я работаю в Канберре, а этот офис снял специально для нашей встречи. Маргарет… вы ведь Маргарет? — Он обратился к девушке-секретарю. — Мы будем в кабинете мистера Кенсингтона. Постарайтесь, чтобы нас не беспокоили.
Мы миновали металлический детектор и прошли по коридору к угловому кабинету. Лоуэри набрал код, и дверь открылась. Мои глаза тут же обратились к окнам. Здешняя панорама оказалась еще роскошнее той, что в приемной, потому что она охватывала пространство от Ботанического сада до моста.
— Ваш приятель, мистер Кенсингтон, должно быть, дрянь порядочная, — сказала я, повернувшись к Лоуэри.
Поскольку меня захватил вид, то не заметила, что в комнате уже кто-то есть. Он сидел на диване, но сейчас вскочил, протянул руку.
— Шалом, Ханна.
Его волосы немного поредели, но он по-прежнему был загорелым, мускулистым, что всегда отличало его от моих коллег.
Я сделала шаг назад и спрятала руки за спиной.
— Что, даже не поздороваешься с приятелем? По-прежнему злишься на меня? Даже спустя шесть лет?
Я глянула на Лоуэри: что он знает об этом?
— Шесть лет? — переспросила я холодно. — Шесть лет ничто по сравнению с пятью сотнями лет. Что ты с ней сделал?
— Ничего. Я ничего с ней не делал.
Он чуть помедлил и подошел к красивому столу из хуонской сосны. Там стоял архивный ящик. Он открыл защелки.
— Посмотри сама.
Я подошла. Подняла крышку — она! Помедлила мгновение. У меня не было перчаток, футляра. Я не могла к ней прикоснуться. Но нужно было удостовериться. Так осторожно, как только могла, вынула ее из ящика и положила на стол. Развернула на иллюстрации «Сотворение мира». И вот она — разница между настоящим и фальшивым. Между знанием своего ремесла и незнанием.
Сморгнула слезы. Чувство облегчения боролось в душе с жалостью к себе за то унижение, с которым жила, думая, что ошиблась. Все эти долгие шесть лет. Взглянула на Амитая, и вся неуверенность, все сомнения исчезли и обратились в ярость, которой я в жизни не испытывала.
— Как ты мог?
Злости моей не было предела, когда он улыбнулся и сказал:
— Я не виноват.
Я грохнула по столу рукой, так что больно стало.
— Прекрати! — заорала я. — Ты — вор, мошенник и подлый лжец!
Он продолжал слегка улыбаться спокойной подлой ухмылкой. Мне хотелось дать ему по морде.
— Ты — позор нашей профессии.
— Доктор Щарански… — Лоуэри, видимо, хотел проявить дипломатичность. Он положил руку мне на плечо. Я стряхнула ее и отошла.
— Почему этот человек здесь? Он виновен в краже и должен сидеть в тюрьме. Неужели с этой подлостью связано правительство?
— Доктор Щарански, вы бы лучше сели.
— Нечего меня усаживать! Не хочу иметь с этим ничего общего. И почему эта книга здесь? Как вышло, что вы таскаете по миру книгу, которой пятьсот лет? Это не только неэтично, это преступно. Я иду и звоню в Интерпол. Вы, наверное, хотите спрятаться за дипломатическим иммунитетом или прибегнуть к другим уверткам?